Звезда и шпага - [10]

И вот теперь Пугачёв исходил яростью в своих «царских палатах» в Бердах и требовал к себе «полковника нового строя», а Кутасов лежал в той же избе, где сидел сейчас у окна полковой комиссар Омелин. Раны комбрига были слишком серьёзны, и как бы тот не порывался встать и идти с докладом к Пугачёву, сделать этого не мог. А, как любил говаривать покойный ныне старший лейтенант Юнусов, если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе. Поэтому визиту Его императорского величества казацкого царя Петра Третьего Романова, он же Емельян Иванович Пугачёв, полковой комиссар Омелин ничуть не удивился.

Пугачёв не вошёл и даже не ввалился, а, буквально, ворвался в дом, впустив поток свежего холодного воздуха. При нём был его небольшой двор из «думного» дьяка Почиталина и секретаря военной коллегии Горшкова. Впрочем, последние держались за спиной «казацкого царя», чтобы ненароком не попасть в его поле зрения, ибо Пугачёв был в ярости. Он с размаху хлопнулся на лавку у длинного стола, за которым собиралась большая семья вдовой казачки. Мокрой шубы не снял, так что на пол вокруг него потекли струйки грязной воды — на улице шёл сильный дождь.

— Ну и где мой «полковник нового строя»?! — тут же вскричал Пугачёв. — Отчего не вышел к своему государю?!

Манера речи «казацкого царя» была довольно забавной. В ней мягкое южнороссийское «гэ» смешивалось с нарочитым волжским «оканьем», делая речь Пугачёва смешной. Однако сейчас вскочившего на ноги Омелина смеяться совершенно не тянуло.

— Кутасов болен, — ответил он, опуская обращение «ваше императорское величество», не пристало такое комиссару РККА, — и с постели подняться пока не в силах.

— Ну, что же, я хоть и царь, да не горд, — усмехнулся Пугачёв, сбрасывая мокрую шубу прямо на пол. — Веди меня к нему в светёлку.

— Идемте, — кивнул Омелин, которому так и хотелось добавить сакраментальное «гражданин Романов».

Комбриг Кутасов лежал в отделённом от общей комнаты занавеской углу, вроде бокса в больничной палате. Ран на его теле бригврач Чернышёв около десятка, и человек не с таким железным здоровьем давно умер бы, однако Кутасов жил и даже пребывал в сознании, не давая бригврачу колоть ему морфий для облегчения страданий. А то, насколько они велики, видно было невооружённым глазом.

Вид Кутасова произвёл впечатление даже на разъярённого Пугачёва. А уж когда комбриг попытался подняться с постели, при этом лицо его исказило такое страдание, что Омелин невольно скривился, «казацкий царь» аккуратно положил ему руку на здоровое плечо и мягким движением вернул обратно в постель.

— Не надо, не надо, — смягчившись, сказал он. — Довольно тебя жёнкины холуи отделали, не буду усугублять. — Он при случае старался вставлять «умные» слова, что слышал от офицеров и комиссаров РККА. — Но ответ тебе, всё одно, держать передо мной придётся! Довольно ждал я, покуда ты в себя придёшь. Пора тебе ответ держать, — повторил Пугачёв.

— Готов за всё ответ держать, — прохрипел Кутасов, и Омелин в который раз подивился его актёрскому таланту. Как ловко он, сын военспеца, царского офицера не малых чинов и потомственного дворянина, перевоплощался в некоего «народного элемента», как называл про себя эту комбриговскую маску — одну из многих — полковой комиссар. — За каждое слово и каждое дело.

— За слова не сужу, — покачал головой Пугачёв, — а вот за дела… Ты, полковник, обещал мне победу над карабинерами этого жида Михельсона. И где она, твоя победа? Солдат твоих перебили под Чесноковками, Сеитову слободу сожгли. Это твоя победа?

Омелину отчего-то вспомнился роман польского автора Генрика Сенкевича, который он читал в Академии, назывался он «Огнём и мечом» и представлял собой, в общем-то, гнусную реакционную клевету на восстание запорожских казаков и украинского крестьянства под руководством Богдана Хмельницкого. Однако был там момент, когда в битве у Жёлтых вод татарский мурза Тугай-бей кричит на предводителя народного восстания: «Где твоя победа? Где добыча? Ты обещал мне победу, а не поражение!», или как-то так. Нынешний допрос, учинённый Пугачёвым Кутасову, очень напоминал эту сцену из романа.

— Лёгкой победы, я тебе и не обещал, — покачал головой комбриг. — Мне докладывали о поражении при Чесноковках. Не разбегись твои казаки под напором царицыной конницы, батальон Сваржинского не потерпел бы поражения. Ведь батальон «нового строя» — это всего три с лишним сотни солдат, их недостаточно для победы над кавалерийским полком, да ещё и усиленным кирасирами, драгунами и пикинерами. Более того, — перешёл в наступление Кутасов, всегда считавший, что лучшая защита — нападение, — башкир разогнали двумя эскадронами пикинеров. Это ли не позор?

— С Юлаевым и Арслановым у меня будет отдельный разговор, — мрачно произнёс Пугачёв. — А пока с тебя спрос.

— За что спрос, Пётр Фёдорович? — Кутасов давно уже пользовался неписанной привилегией называть «казацкого царя» по имени отчеству. — Мои люди под Чесноковками стояли до последнего. Два офицера сгинули там. Ни один солдат «нового строя» не побежал. И в Сеитовой слободе полёг полк почти полного состава, чтобы вывезти рекрутов, которых мы готовили там, и пушки, и раненых солдат с казаками.