Звезда и крест генерала Рохлина - [31]

Но даже для того, чтобы думать над этими вопросами, сначала надо разобраться в другом: есть ли у России силы, способные лишить Дудаева власти? Армия? А какая она теперь, после распада Союза и стольких лет терзаний, выпавших на долю военных? На примере своего корпуса Рохлин знал, как тяжело научить людей тому, о чем еще вчера они и не думали. Как трудно вернуть в армейские ряды боевой дух, который истреблялся, вымывался, подвергался насмешке. Все ли командиры смогли сделать то, к чему призывал он, приняв командование корпусом?

«Быть войне. И войне долгой. На измор, на истощение, с огромными потерями и непредсказуемым итогом. Рассчитывать придется только на себя, на свой опыт и на то, что напряженная боевая учеба, за которую меня матерят подчиненные, не прошла даром», — размышлял генерал, разглядывая карту Чечни. Он знал: начальство думает иначе. Но, к сожалению, решения принимает не он. А у него нет для этого ни необходимого политического веса, ни возможности донести свои мысли до тех, кто все это задумал. Рохлин вспомнил, как осенью 91-го Руслан Хасбулатов на сессии Верховного Совета объявил себя главным защитником Чечни и сделал все, чтобы распустить Верховный Совет Чечено-Ингушской Республики и привести к власти Дудаева. И как в Чечню для тайных переговоров с Дудаевым ездили Михаил Полторанин и Геннадий Бурбулис. Хорошо знакомый с похожей ситуацией, когда ему пришлось брать в Тбилиси штаб боевиков «Мхедриони», Рохлин думал, что тогда, осенью 91-го, ситуацию могли решить быстро и без особого кровопролития посланные в Грозный десантники. Чеченское руководство в то время было не готово оказать такого сопротивления, которое могло привести к большим потерям с обеих сторон. Главное: у них не было тогда оружия, которое дудаевцы получили, захватив военные склады. Но власть была занята другим — сокрушением Советского Союза. И команды взять под контроль Грозный десантники не дождались.

Раздумья генерала прервал адъютант:

— К вам Ольга Владимировна Щедрина, товарищ генерал, — доложил он.

Генерал устало поднялся из-за стола.

— Здравствуйте, Ольга, — он жестом пригласил ее пройти.

— Лев Яковлевич, я хочу выразить вам благодарность за ваше участие, — как обычно начала Ольга. — Ваши офицеры хорошо помогли нам, привезли всё вовремя, разгрузили. Приглашаю вас на открытие выставки и всех офицеров корпуса. Думаю, выставка им понравится — это же героический эпос, русская история! А заодно послушаете воинские песни в исполнении нашего коллектива.

— Сожалею. Но сейчас мне некогда песнями заниматься, — прервал ее Рохлин.

— Но они исполняют песни, которые вы могли бы взять для своего корпуса, они поднимают боевой дух, — не поняла генерала Ольга.

Вошёл Киселев с папкой документов.

— Ты как насчёт культурного похода а. музей? — спросил его Рохлин.

— Какой музей? Мне только музея сейчас не хватает, — ответил Киселев. — Люди с ног валятся, неделю уже домой не уходят, готовят карты.

— Ты не прав, — неожиданно возразил Рохлин. — Надо выкроить часок: голову освежить, дух поднять. Так, когда это мероприятие будет?

— Сегодня вечером, в семь часов, — с готовностью ответила Щедрина.

— Вот на семь часов и зови людей, — приказал Рохлин Киселеву. — А то у них скоро «крыша» поедет, а нам же ещё работать и работать.

Ольге оставалось только гадать, почему генерал, минуту назад говоривший, что ему некогда, вдруг изменил свое отношение к ее предложению. Ей очень хотелось, чтобы Рохлин побывал на вернисаже. Впервые в музее изобразительных искусств была размещена выставка картин Константина Васильева.

И Рохлин сдержал свое слово: в музей пришла большая группа офицеров. Они, тихо переговариваясь, стояли в зале перед картинами «Маршал Жуков», «Парад 41-го», «Прощание Славянки». Экскурсовод давала комментарии к каждому полотну. Затем офицеры прошли в небольшой зал, начали рассаживаться на тесно расставленные стулья. К ним вышел коллектив из пяти человек — актеры Иркутского театра народной драмы, находящиеся на гастролях в Волгограде. Они исполнили несколько песен времен Великой Отечественной войны.

В это время в зале появился Рохлин. Ольга подошла к нему:

— Лев Яковлевич, что же вы опаздываете? — упрекнула она. — Концерт уже заканчивается.

Они сели с краю в последнем ряду. Актёры театра по знаку, который им подала Щедрина, запели песню «Прощание Славянки»:

Много песен мы в сердце хранили,

Воспевая родные края,

Беззаветно тебя мы любили,

Святорусская наша земля!

Высоко ты главу поднимала,

Словно солнце твой лик воссиял,

Но ты жертвой подлости стала

Тех, кто предал тебя и продал…

Ждёт победу отчизна,

Отзовись, православная рать,

Где Илья твой и где твой Добрыня

Сыновей кличет Родина-мать.

Но лежит богатырская сила,

Мёртвый сон застилает глаза,

Уж разверзлась над нами могила,

Над страною грохочет гроза…

И снова в поход, труба нас зовет,

Мы все встанем в строй

И все пойдем в смертельный бой.

Встань за Веру русская земля…

«Вот оно, совсем иное настроение! — пораженный мощью и духом исполнения, подумал Рохлин. — Казалось бы, знакомая и любимая всеми мелодия, но откуда эти такие нужные и точные слова?! Да это же гимн России, это то, чем можно гордиться!»