Звезда доброй надежды - [96]

К приходу комиссара все стало ясным. Но Голеску и Андроне еще не знали, какой оборот приняли события. Иначе они не оказались бы столь смелыми и внешне равнодушными.

Ботез рассказал о Сталинграде. Люди мрачно слушали его. Понемногу слова его, словно магнит, приковали к себе внимание. У многих было такое впечатление, будто они сами оказались там, на огромном кургане, в качестве ошеломленных наблюдателей, наэлектризованных одним только видом страшного дантова ада.

Майор не только описывал трагедию, но и объяснял ее. С Ботезом происходило что-то противоречивое. После всего происшедшего, в чем ему пришлось участвовать с момента прибытия в лагерь, и той неблаговидной роли, которую он сыграл только что вечером, его сознание стремительно возвращалось к своему первоначальному состоянию. Рассказывая о Сталинграде (а комиссар просил его лишь об одном: «Говорите только правду, господин майор!»), он чувствовал тайное желание каким-то образом отплатить за те беды, свидетелем которых ему пришлось быть. Вот почему теперь он говорил неожиданно страстно даже для самого Молдовяну. Тот же эффект можно было заметить и на лицах людей, которые были потрясены и буквально ошарашены словно пережитыми наяву ужасами. Теперь они верили в то, что фатальную развязку не может отсрочить никакое чудо. Фон Паулюс был пойман в капкан, из которого не было спасения.

Голеску первым обнаружил это опасное изменение в сознании людей. Окончательно убежденный теперь в том, что Ботез ничего не скажет об инциденте в бане, так как не для этого его сюда привели, полковник, позабыв об осторожности, ринулся в атаку.

— Все это нам известно! — Его голос резко прозвучал на весь барак. — Ничего нового в том, что нам рассказывают о Сталинграде, нет. У тех, кто побывал в излучине Дона, столь же печальные воспоминания. Нам их пересказывали десятки раз точь-в-точь. Было бы интереснее, если бы господин майор Ботез, как один из тех, кто недавно был в Румынии, сказал нам, что думают в стране о нас и о войне с Россией?

Неожиданное вмешательство Голеску не только локализовало внимание слушающих, но и усилило его. Люди заерзали на скамейках и кроватях, жадно вытянули шеи, чтобы не пропустить ничего из того, что им будет сказано. По толпе из одного конца барака в другой прокатилась волна нервного возбуждения.

— Конечно! — согласились с шумом люди. — Это было бы интереснее!

— Что творится в стране, вот что мы хотим знать!

— О нас знают, что мы живы?

— Мы посылали письма, листовки. Попали они в Румынию?

Голеску с дьявольской радостью воспринимал реакцию людей. От сильного впечатления, навеянного рассказом о кошмарах под Сталинградом, не осталось и следа. Если до сих пор Молдовяну очень рассчитывал на воздействие мрачной правды о боях, которая должна была, по его мнению, привлечь новых сторонников в антифашистское движение, то теперь ему оставалось лишь кусать от досады ногти. Голеску ожидал, что Ботез повторит, что он рассказал генералу вечером в бане, будто на родине их посмертно объявили героями. Это их взволнует больше, чем описание любого краха на фронте. Скажет им, что в патриархии состоялась панихида по душам мучеников и был объявлен национальный траур. Эта подробность еще больше свяжет их со страной. Слезы нужны, как можно больше слез!

Если к тому же на Ботеза найдет вдохновение и он придумает какую-нибудь побасенку о наградах, званиях, почестях, отданных каждому в отдельности за перенесенные ими на войне страдания, не исключено, что этот вечер станет настоящим переломным моментом в сознании пленных. Не только антифашистское движение испустит дух, прежде чем утвердится в истории, но и сам Молдовяну никогда не сможет пробиться сквозь монолитный, вновь сплоченный фронт.

Правда, Голеску уловил обмен взглядами между Ботезом и комиссаром — один просил разрешения ответить, зная, что он обладает такими сведениями, другой считал, что вполне естественно удовлетворить желание присутствующих, не боясь каких-либо печальных последствий, так как был весь во власти своих планов и не мыслил возможности провала.

— Не знаю, что именно хочет господин полковник узнать о Румынии, — начал Ботез очень спокойно, — но боюсь, что мои сведения его разочаруют. Многим они принесут разочарование.

— Так не переместилась же Румыния на другое место! — перебил его полковник, снова вызвав иронический смешок людей своего окружения.

— Румыния-то на прежнем месте, но за последнее время она пережила несколько серьезных бурь, которые потрясли ее до основания. Румыния уже не та, которую вы оставили, отправляясь на фронт, не та и ее приверженность к войне, казавшаяся сначала всеобщей.

— Факты! — воскликнул на этот раз Харитон. — Дайте нам факты, а не побасенки!

— Терпение, господа, будут вам и факты!

— Но не взятые с потолка! — вмешался Балтазар-младший.

— Нам нужны убедительные факты! — в унисон с ними вторил, в сущности, равнодушный к политической ситуации в стране Новак. — Доказательные как для знакомства с реальным положением в стране, так и для уточнения нашей позиции здесь.

— Я очень хорошо понимаю, чего вы хотите.

— Прежде всего поймите, — бросил в свою очередь реплику священник Георгиан, который не представлял себя вне племени «штабистов», — что от вас зависит, какую позицию мы займем в отношении многих проблем, возникающих перед нами в лагере.