Звезда доброй надежды - [89]

— Да, на всякий случай, — ответила Иоана. — Тома Андреевич считает, что нельзя допустить, чтобы события захватили нас врасплох.

— Справедливо!

— Иначе говоря, это он навел тут порядок, пока я была в Горьком.

— Раз зашла речь… Нужны еще какие-нибудь медикаменты?

— Я подала вам письменный рапорт через дежурного офицера. Думаю, он у вас на рабочем столе дома.

— Очень хорошо! Считай, что он утвержден. Среди вновь прибывших обнаружили что-нибудь?

— Тифа нет! Пока! Трудно предположить, что будет потом.

— Потом на голову свалится огромная колонна. Через день-два будет покончено с окруженной группировкой гитлеровцев под Сталинградом. Сколько, ты думаешь, там выжило? Около ста тысяч! А из них сколько, ты думаешь, офицеров?

— Не представляю себе.

— Всего лишь пять тысяч здоровых.

— Так что ж, к нам пришлют всех?!

— Сколько бы к нам ни послали, у меня уже сейчас голова кругом идет от всего. Имей в виду, эти люди пробыли в окружении почти три месяца, в условиях, от которых волосы дыбом становятся, когда только слышишь рассказы о них. Ты представляешь, что они принесут с собой? Все, что могут вместить в себя понятия ужаса и человеческого падения. Снова тиф, дизентерия, опять обмороженные, изголодавшиеся, измотанные бомбардировками, обезумевшие от ужасов войны… Настоящий живой кошмар! И мы обязаны не только все это выдержать, но и вернуть им человеческий облик. А, что там говорить! От такого меня снова потянуло на передовую. И чего это все свалилось на мою голову? В кабинете кто-нибудь есть?

— Нет! Пожалуйста!

Во врачебном кабинете горел свет. Через открытое окно проникал шелест березовой листвы, поднятый ночным ветерком. Иоана закрыла окно и повернулась к Девяткину.

— У меня есть чай. Недавно заварила. Хотите, подогрею?..

— Нет, нет! Не стоит! Обойдусь.

Девяткин снял шапку и бросил ее на диван. Неловкими движениями он расстегнул шинель, пошарил в верхнем кармане кителя, достал папиросы. Присел у печки, чтобы прикурить. Но и теперь никак не мог успокоиться. Он принялся ходить по комнате из угла в угол, медленно попыхивая папиросой. Остановился перед столиком и, отпив глоток холодного чая, нетерпеливо спросил:

— Ну, рассказывайте, что там с генералом?

— Инфаркт, — коротко ответила Иоана.

— Инфаркт! — повторил Девяткин, и лицо его сделалось бледным. — Значит, сердце…

— Так вы подозревали то же самое?

— У меня сразу мелькнула мысль, как только мне сообщили. Человек он старый, и я подумал, что этот удар ни с того ни с сего может быть только из-за сердца.

— Но не старость главная причина, Федор Павлович!

— Не понимаю! — Он придвинул стул поближе к тахте и сел, заставив Иоану занять место прямо перед собой. — Что вы хотите этим сказать, Ивана Петровна?

Она посмотрела ему прямо в глаза и ответила без колебаний:

— Кондейеску был случайно найден на полу в бане. Его нашел один из военнопленных, недавно прибывших из Сталинграда, который теперь находится в карантине. Он пошел в баню, чтобы взять воды для своих товарищей. По крайней мере, так он заявил. По его словам, он увидел свет в раздевалке и вошел, думая кого-нибудь там встретить. Но в раздевалке никого не было, кроме Кондейеску, который лежал, вытянувшись около стены, в шинели, застегнутой на все пуговицы. Руки его неподвижно лежали вдоль тела. Этот военнопленный поднял тревогу.

— Зачем Кондейеску понадобилось быть в здании бани? — удивленно спросил начальник лагеря.

— Не знаю! Никто не знает! Факт тем более убедителен, что это было не в их банный день. И если он все-таки пошел туда, значит, у него были веские на то причины. И раз так случилось, то что же там могло произойти? Что так сильно подействовало на него?

— Это ваши вопросы или комиссара?

— Его и медиков, которые немедленно бросились к генералу, чтобы привести его в чувство.

Взгляд Девяткина скользил от одного предмета к другому, словно отыскивая точку опоры. Лицо его посуровело, кулак единственной руки непроизвольно сжимался и разжимался, что свидетельствовало о сильном волнении. Он резко поднялся:

— Могу я его видеть?

— Разумеется! Перед тем как встретить вас, я была в изоляторе. Мы с доктором Анкуце определили, какое лечение следует срочно предпринять, и я спустилась сюда, чтобы подождать вас.

Девяткин взял свою шапку с тахты и направился к двери. Остановился, повернул голову к Иоане:

— На втором этаже?

— Да! Около изолятора Марене.

— Кажется, там спали санитары ночной смены.

— Это была единственная возможность обеспечить ему необходимый покой, Федор Павлович!

Начальник лагеря недоверчиво покачал головой и открыл дверь.

— Но будет ли ему там спокойно, вот вопрос!

— Что касается нас…

— Не о вас идет речь, Ивана Петровна! Я думаю о странных делах, происходящих в последнее время в лагере. Они ускользают от меня. Санитары бегут из госпиталя, оставляя тебя на произвол судьбы перед несчастьем, а ты не можешь принять никаких мер против них. Лесорубы ни с того ни с сего за одну ночь принимают решение не выходить в лес, я, видишь ли, должен целую ночь искать других, чтобы им же обеспечить на другой день тепло и питание, а закон не допускает их наказания. Теперь генерал Кондейеску бродит по лагерю, хотя категорически запрещено переходить из одной казармы в другую, и именно в тот момент, когда он собирался вступить в антифашистское движение, кто-то наносит ему удар прямо в сердце. Этот случай мне кажется очень странным. Я думаю, после того как ему станет лучше, вывезти его из лагеря и поместить в обыкновенный дом, чтобы дать ему хоть какое-то ощущение свободы. Этот человек мне пришелся по душе сразу же, как только я его увидел и узнал о его позиции во время окружения румын в излучине Дона. Комиссар рассказывал вам, какой этот человек — Кондейеску?