Звезда доброй надежды - [61]

— Лучше поздно, чем никогда!

— Иными словами, присяга и король, которому вы присягали, маршал, который вас послал против России, теперь не стоят и ломаного гроша для вас?

— Я оцениваю их так, как они того заслуживают!

И тут Голеску, схватив его за грудь, неожиданно истошно закричал:

— Собака! Встань, когда тебе говорят о присяге и короле! Тебе никто не давал права пачкать то, что для нас свято!

Корбу даже почувствовал, как Голеску на миг оторвал его от пола, но он с омерзением спокойно отстранил руки полковника.

— Вот что, господин полковник! — процедил Корбу сквозь зубы. — Я не капитан Ротару, чтобы со мною обращаться как с тряпкой. Если вы надеетесь, что, поскольку когда-то вы были моим командиром, сможете заставить меня поступать так, как вы того хотите, то пусть вам будет ясно на будущее: вы ошиблись! Ваши планы меня нисколько не прельщают. И мне приятно надеяться, что они не интересуют никого из сторонников антифашистского движения.

— Я раздавлю вас как гадину! — неистовствовал вышедший из себя Голеску.

— В той же самой мере это можем сделать и мы, — глухо возразил Корбу.

— Я запомню все ваши предательства!

— И у нас хорошая память!

— Вы расплатитесь за все, что совершили здесь!

— А почему бы и вам не задуматься над тем же? Разве кто-нибудь вам гарантирует, что вы, да, именно вы лично, и ваши единомышленники, здесь присутствующие, не окажетесь перед лицом следственной комиссии, составленной из других людей и действующей на иных принципах? И вот эта комиссия спросит: «Полковник Голеску, лейтенант Балтазар и майор Харитон, как вы себя вели в лагере? Каково было ваше отношение к антифашистскому движению? Почему вы ограничились интересами вашего боярского клана?» Разве вы застрахованы от этого?

Корбу сам удивился горячности, с которой он говорил о будущем. Ему самому казалось абсурдным бросаться в такого рода пророчества. На войне иногда появляются непредвиденные факторы, перечеркивающие напрочь все планы, на которые ты в данный момент рассчитываешь. Кто мог подумать, что война докатится до границ Румынии, до тех мест, откуда она началась, и сметет прежний уклад жизни Румынии?

Штефан Корбу никогда не мог себе представить, что сумеет вырваться за пределы своего понимания причин войны и преодолеть ограниченность в определении путей развития своего будущего. Он никогда не был в состоянии воспринимать что-либо, кроме собственного внезапного возмущения, нередко лишенного всякого разумного смысла. Но на этот раз он видел, что его слова парализовали Голеску, привели его в смятение, внезапно свели на нет всю его злость. Казалось, в комнате потянуло ветерком реального удушающего страха.

Но через мгновение из глубины комнаты, заставленной койками, появилась чья-то огромная тень. Это был лейтенант Балтазар. Он встал как глыба перед Корбу и со злобной ненавистью произнес:

— Вон! — Но так как Корбу продолжал сидеть, Балтазар возвысил голос: — Вон, предатель!

Корбу почувствовал, как кровь отлила от лица. Впервые ему бросили такое обвинение в лицо. И как бы ни было тяжело свалить такую громадину, как Балтазар, он все равно готов был броситься на него. Но Корбу подавил в себе эту вспышку гнева и открыл дверь. В дверях он повернулся и с невероятным спокойствием, пристально всматриваясь в глаза Голеску, проговорил:

— Господин полковник, я забыл вам напомнить, что подстрекатели к беспорядкам подлежат наказанию. Так что приготовьтесь пожинать плоды вашей деятельности!

Однако как только он переступил порог, сразу понял, что угроза полковнику бессмысленна. Штефан никому не собирался говорить, что инициатор забастовки лесорубов — полковник Голеску. Не в его характере было добиваться чьего-либо доверия таким способом. Это останется в нем, как и тайна майора Харитона. Что же все-таки произойдет завтра?

Корбу зашел в казарму, на ощупь разыскал койку, на которой спал Ротару, и, разбудив его, спросил:

— Что же, завтра думаете не выходить на работу?

— Да! — воскликнул в запальчивости Ротару. — И идите вы все к черту! Очень мне нужен ваш лес!

Было ясно, завтра лагерь замерзнет и останется без еды. Поговорить с каждым из лесорубов румынской бригады с тем, чтобы убедить их отказаться от своего решения, значило рисковать получить тот же самый ответ. Сообщить Никореску о положении дел, чтобы тот за ночь создал другую бригаду? Но это могло бы вызвать лишь активное недовольство всех четырех тысяч пленных. На работу шли только добровольцы, и трудно было надеяться, что в такой взбудораженной эпидемией ситуации, когда каждый носится со своей жизнью, как курица с яйцом, обещаниями добавки к рациону удалось бы склонить кого-либо к трудной работе.

Единственным человеком, который мог найти выход из положения, был Молдовяну. Но где найдешь его в такой поздний час?

Комиссар возвратился из Горького как раз в тот же самый вечер. Зайдя к Девяткину, чтобы доложить о своем прибытии, он застал там Иоану. Узнав о тяжелом состоянии Лоренцо Марене, комиссар попросил разрешения остаться на ночь в госпитале. Полковник Девяткин согласился. Куда труднее было убедить его в отношении Иоаны.