Звезда доброй надежды - [141]

Везенье сопутствовало им, словно хороший товарищ в пути. Они попали в пустую тормозную кабину, маленькую, как карцер, но в их положении более гостеприимную, чем дворец. Переоделись, старую одежду свернули в узел, и Балтазар, воспользовавшись тем, что они проезжали по мосту, сбросил его в реку. Они так устали, а нервы были так напряжены, что не могло быть и речи ни о каком длительном бодрствовании. Новак растянулся прямо на полу, положив под голову мешок с продуктами. Остальные двое, заперев дверь кабины, сжавшись, уселись вверху на скамейке.

Сон в этой крохотной темнице овладел ими моментально.

Первым очнулся Штефан Корбу. Страшно болела голова. Воздух в кабине стал тяжелым. Сначала он не мог понять, где находится. В липкой темноте пошарил рукой по стенке кабины, наткнулся на чье-то тело, потом нашел засов и распахнул дверь.

Встреча с новой реальностью ошеломила его. Дождя уже не было, небо, однако, все еще хмурилось, в воздухе висел туман. Мимо проскальзывали незнакомые пейзажи, которые этот утренний час делал еще более причудливыми. Он бросил взгляд на людей, одетых в незнакомую одежду, осмотрел себя сверху донизу с каким-то отвращением за свое сходство с ними из-за украденной одежды и установил связь между своим присутствием в поезде-призраке и невиданными до сих пор, такими величественными, таинственными и пугающими местами, которые он теперь проезжал. Наконец он осознал свое положение.

— Что я наделал? — спросил он себя вслух. — Господи, что я наделал?!

Он мягко опустился на скамейку и, обхватив руками поручни лестницы, впился в них зубами, но металл оказался безразличным и бесчувственным. Он до крови искусал себе губы, но физическая боль не подавила ту, которая шла изнутри. И он снова спросил вслух:

— Что я наделал, господи? Что я наделал?!

Потом вдруг успокоился. Прижавшись щекой к поручням, он блуждающим растерянным взглядом смотрел в туманную бесконечную даль. Даль прояснилась, превратившись в чистое зеркало, в нереальной ясности которого все было видно до мельчайших подробностей. Интуитивные ощущения Штефана Корбу получили фантастическую способность: он смог проникать в тайные уголки бесконечности, которая в определенное мгновение всегда разделяет двух людей на два полюса.

Штефан Корбу увидел Иоану словно наяву, настолько близко, что, казалось, протяни руку — и дотронешься до нее. Он увидел ее сходящей с ослепительно белой кровати. Одетая в белое воздушное платье, придававшее ей еще большую нежность, она, казалось, парила в воздухе. Обрамленные волосами цвета пожелтевших листьев бледные щеки, огромные сверкающие глаза, слегка дрожащие губы и протянутые руки, словно жадно обнимающие свет, придавали ей ту полноту очарования, которой могут обладать лишь возвышенные душой люди в момент величайшего подъема.

Штефан не мог оторвать глаз от видения, которое вдруг связало его с тем миром, из которого он бежал.

Затем ему почудилось, будто Иоана медленно идет по обсаженной березами дороге и на ходу гладит стволы деревьев, траву. Она одна, как мечта, во всем том краю, который становился волшебным лишь только из-за ее присутствия. Потом Штефану Корбу показалось, что она подошла к воротам лагеря. Маленькая, тоненькая, в своем повседневном платье, она вошла туда и оглядела всех военнопленных, вышедших ей навстречу. Он услышал, как она спросила сдавленным от волнения голосом:

— А где Штефан Корбу?

Возвращение Иоаны из небытия, разговор с ней — все это явилось плодом накаленного ситуацией воображения. В следующее мгновение у него вдруг вспыхнула мысль о возвращении. Он сорвал с головы шапку и бросил ее в лицо спящего на полу человека. Рванул с плеч свой драный зипун с такой злостью, что тот затрещал по швам, и, не глядя, бросил его за спину. Но в тот момент, когда он приготовился прыгать на ходу поезда, Балтазар схватил его за ворот и потянул назад. Он улыбался. Лица их почти касались друг друга.

— Хорош утренний воздух! — сказал он и испытующе посмотрел на Корбу. — Одурманивает, не так ли?

— Да, одурманивает! — согласился Корбу и посмотрел внутрь кабины.

— Опасно, можно поломать ноги.

— Можно.

— Хуже того, колеса сделают из тебя рубленое мясо.

— В самом деле!

— Вот что, парень, я посоветовал бы тебе на будущее быть более осмотрительным. Имей в виду, что и я здесь.

— Понял.

— Тогда отлично. Не будем больше говорить об этом.

Он оттолкнул Штефана в сторону, чтобы пройти к выходу, оперся на створку двери и загородил ногой выход. По лицу его расплылась снисходительная улыбка. Он посмотрел на себя, потом взглянул на Корбу и рассмеялся. И на то была своя причина. Одеты они были в русскую поношенную неподогнанную одежду, которую нашел Корбу на складе лагеря: широченные с напуском штаны без обмоток, едва державшиеся на поясе, рваные стеганки, залатанные на локтях, на голове кубанки с красным верхом.

Смех Балтазара, в сущности, был вызван этим странным и неожиданным для них преображением.

— Выглядим мы довольно смешно, верно?

— Дело привычки, — механически ответил Штефан Корбу.

— И я так думаю. Через два-три дня будем чувствовать себя как настоящие русские.