Звезда доброй надежды - [135]

— Я знаю!

Люди, сбившись в кружок, каждый на свой манер пытались проникнуть в тайну. Они повернулись к тому, кто объявил себя всезнающим, и увидели, что это полковник Голеску.

— Антифашистов вывезут из лагеря, — твердо заявил он. — Где-то на Урале создают поселение только для антифашистов. С какой целью? Чтобы специально подготовить их для диверсионных действий в немецком тылу. В подходящий момент их перебросят через линию фронта. А пока Влайку приехал для того, чтобы выяснить настроение пленных. Через несколько дней в нашем лагере уже не увидите ни одного антифашиста…

Люди были настолько возбуждены, что им и в голову не пришло спросить Голеску, откуда ему все это известно. Когда-то ходили слухи, что антифашистов распределят по колхозам и промышленным предприятиям, где они будут жить и работать на свободе. Так что новое объяснение никому не показалось странным. Напротив, оно невероятно быстро овладело пленными и облетело весь лагерь с его четырехъязычным населением.

— Румынские антифашисты покидают лагерь! Через день-два отправятся и венгры, немцы, итальянцы…

Пленные бурлили, метались из одного конца лагеря в другой, словно испытывая дьявольское удовлетворение от этого нового, панического состояния душ. Каждый считал своим долгом высказать свое мнение, придумать что-нибудь новое, еще более невероятное.

Единственным, кто остался равнодушным ко всему и не мог понять происходящее, был Штефан Корбу. Впервые он вдруг подумал, что антифашистское движение никогда не заменит в его сознании Иоану, что никакое иное сильное чувство не в состоянии быть столь же сильным и абсолютным, как чувство, питаемое им к Иоане.

Все в это решительное мгновение зависело от простого слова. Одно-единственное слово могло бы перевернуть весь образ мышления Штефана Корбу и заставило бы его отказаться от побега, вернуло бы ему душевное равновесие, в котором он так нуждался. Если бы Молдовяну, например, обнял его за плечи и так привел в библиотеку, а по дороге сказал: «Да жива, жива Иоана! Только что я получил от нее весточку. И через две-три недели она снова будет среди нас…» — то это, бесспорно, возродило бы Штефана Корбу, его жизнь получила бы иной смысл.

Но чуда, которого он ждал три месяца, не произошло.

Он побродил какое-то время среди толпы, желая с кем-нибудь поделиться той болью, которая охватила его душу, но не нашел никого, кто мог бы его понять. Штефан Корбу слышал насмешки тех, кто видел, как он колеблется, войти или не войти в библиотеку, но он был настолько удручен, что их зубоскальство не производило на него никакого впечатления. В конце концов он, не замеченный никем, проскользнул в подвальное помещение, где обычно встречался с Новаком и Балтазаром. Они оба были там. Новак копался в мешке с сухарями, Балтазар сосредоточенно пересчитывал деньги, сложенные в пачку.

«Даже с этими людьми меня ничто не связывает, — подумал Корбу. — А я все равно отдаю себя в их руки».

— Всего мы имеем триста семьдесят четыре рубля, — произнес Балтазар, радостно потирая руки. Он поднял голову и увидел Штефана Корбу. — Что с тобой, мечтатель?

— Да ничего, а что может быть? Пришел тебя спросить… — Он заколебался, почувствовав, что сознательно подталкивает свою судьбу к фатальной развязке. — Когда уходим?

— А, вот в чем дело! — пробурчал Балтазар, не спуская с него глаз.

— Да, вот в чем!

— Значит, потерял терпение?

— Пора бежать, — ответил Корбу с неожиданной яростью. — Вот и все. Бежать! Придумал, как выбраться из лагеря?

Где-то очень близко — показалось, что над головой, хотя они и сидели в подвале, — загремел раскат грома. Приближалась буря…

Раскаты грома следовали один за другим. На этот раз загремело где-то совсем близко. Марин Влайку пришел сюда с Девяткиным и Молдовяну. Он отказался влезть на импровизированную трибуну, которую антифашисты спешно соорудили в глубине комнаты под портретами Маркса и Ленина. Подсев к антифашистам, словно к случайно встретившимся на перекрестке дорог путникам, он улыбнулся и заговорил:

— Мне нравится буря! Нравится противостоять ей, идти против нее. Если бы не дела в такой час, я пошел бы прогуляться. Чертовски хорошо! Один на один со своими мыслями. В лицо бьют дождь, ветер, а тебе наплевать. Ничто так меня не успокаивает, как дождь и ветер. Что поделаешь — я по натуре бродяга. А вам не нравится буря?

«Что за человек! — подумал с удивлением Молдовяну. — Двумя словами смог растопить лед!»

Даже на стуле Влайку сидел не как все. Он повернул стул спинкой к присутствующим и по-юношески лихо оседлал его. Оперся о круглую спинку стула и окинул присутствующих теплым, открытым и искренним взглядом.

Немного помолчав, он заговорил живо и четко:

— Не ждите от меня чего-то невероятного. Мне нечего добавить к тому, что вы прочли сами в сводках, и тому, что сказал вам комиссар. Я не знаю никаких секретов и приехал к вам не для того, чтобы рассказать что-нибудь необычайное. Единственно, что могу сообщить из известных мне сведений, так это только то, что немцев бьют. И бьют так здорово, что никакие в мире примочки не помогут. Фронт покатился на запад и остановится только в Берлине. К несчастью, в этом направлении лежит и наша Румыния. У нее теперь существуют две перспективы: одна — это остаться с Германией до конца, и тогда ей придется испытать то же, что и Германии, и другая — повернуть оружие против Германии, и в таком случае она будет спасена. В какой-то мере это второе решение зависит от вас, антифашистов в лагерях. Вот ради этого я и приехал сюда. Прежде всего нам необходимо поближе познакомиться друг с другом и поделиться нашими заботами. Нам, коммунистам, хотелось бы рассказать о своих опасениях. Должен сказать, что нас больше всего волнует судьба Румынии. Потом нам надо подумать о наших будущих делах. Если мы действительно любим страну и нас искренне беспокоит ее судьба, попробуем вместе найти пути спасения от тех разрушений, которые ей угрожают…