Звезда Чернобыль - [19]

– А вы что, совсем не в курсе?

– Нет. Знаете, я должна вам с самого начала сказать, что я к диссидентству моей сестры никогда не имела никакого отношения. Андрея Петровича я знаю потому, что встречала его раньше у Анны, а потом он ездил к ней в лагерь, привозил оттуда мне приветы, помогал собирать ей посылки. Я-то жила в селе, там у нас ни сгущенки, ни хороших консервов не было. Так вот и познакомились. Деньги нам с младшей сестрой Андрей Петрович предлагал, но я отказалась. Я ведь директор школы и член партии, неудобно. И еще должна вам признаться, что к деятельности Анны я всегда относилась с большим неодобрением Да я и сейчас не понимаю этого вашего «демократического движения». Но сейчас я попала в такую странную ситуацию, что мне уже больше негде искать помощи, как у вас.

Наташа слушала Анастасию и понимающе кивала головой, а на признание Анастасии в неприятии их движения только улыбнулась слегка.

– Расскажите мне все по порядку, что за беда у вас случилась. Может, я смогу помочь, а не я, так другие.

Стараясь быть спокойной и не произвести впечатления паникерши, Анастасия рассказала по порядку все, что произошло с ней за эти дни, от звонка Анны до сегодняшнего неудавшегося разговора с профессором Гуськовой.

Выслушав ее, Наташа не стала ни возмущаться действиями правительства, ни осуждать тех, к кому Анастасия обращалась за помощью. Она глубоко задумалась, а потом спросила:

– Если вы позволите мне рассказать это все моим друзьям, то, возможно, кто-то из них поможет вам искать следы вашей Аленки. Мне пока ничего не приходит в голову. Газеты читаешь, радио слушаешь – это одно. А тут живая история… Так можно мне рассказать все друзьям?

– А у меня нет другого выхода, – просто ответила Анастасия.

– Но придется подождать, пока отыщется нужный человек. Вы в гостинице остановились?

– Да.

– Но это же ужасно дорого! Знаете что, перебирайтесь-ка ко мне. У нас есть еще одна небольшая комнатка, в которой дети спят. А мы с вами устроимся в большой. И не стесняйтесь, Анна ведь была большим другом нашей семьи. Вы, может быть, не знаете, но я ведь получаю от нее посылки. Да и не я одна. Анна многим оттуда помогает.

Анастасия грустно улыбнулась: как это похоже на Анну. Другим она шлет посылки, а родным сестрам столько лет не давала о себе знать. Она забыла, как сама велела Анне вычеркнуть их из своей жизни. Теперь, после всего случившегося, ей казалось, что Анна не должна была так поступать: принципы принципами, а все же они сестры, у них одна кровь – и это главное.

Анастасия согласилась переселиться к Наташе и уже через час перевезла к ней свои вещи из гостиницы. А вечером у Наташи собрались ее друзья и друзья Анны. Много говорили, спорили, выпили по меньшей мере три чайника и решили, что все вместе станут помогать Анастасии разыскивать Аленку. И в первую очередь решено было выяснить, точно ли ни Аленки, ни ее мужа нет в Москве, в шестой клинике. И если в Москве следов сестры не окажется, Анастасия поедет в Киев, где друзья Наташи разыщут людей, могущих ей помочь.

Дни, которые Анастасия провела в доме Наташи, сблизили ее с прошлым миром Анны. Прежде она знала только, что у гордой и независимой Анны, не желающей признавать общепринятых норм и порядков, есть единомышленники. А что там у них за деятельность, этого она и знать не хотела. В ее довольно-таки смутном представлении было что-то вроде той же партии, только наоборот: свои люди, свои цели и даже свои привилегии. По тому, как помогал когда-то Анне Андрей Петрович, Анастасия с осуждением думала, что диссидентов неплохо прикармливают из-за границы, что дело это, хоть и рискованное, но не бескорыстное. Именно это ей приходилось слышать и на закрытых партсобраниях, это же говорил ей следователь, который вел дело Анны в КГБ. Но теперь она увидела нечто совсем другое.

Наташа каждый день поднималась в половине шестого. Она готовила детям завтрак, поднимала Ваську и везла его в ясли на другой конец города, а потом еще раз ехала через весь город на службу. Вечером этот путь повторялся, и домой она являлась не раньше семи, а то и позже. Надо было по дороге еще и в магазины заглянуть, покупки сделать. Старшие дети поднимались и завтракали самостоятельно. Мальчик, как оказалось, был сыном Андрея Петровича от первого брака. Его бывшая жена во время следствия над ним категорически отказалась от всяких связей с ним, наговорила много лишнего. А потом, после суда, вдруг заявила, что не намерена «воспитывать сына врага народа». На самом деле, как говорили ее и Андрея Петровича общие знакомые, ей подвернулся неплохой вариант нового замужества, но мешал ребенок. Она сдала мальчика в детский дом. Андрей Петрович каким-то образом узнал об этом и очень переживал. И тогда Наташа взяла Юру к себе. Мать согласилась отдать его при условии, что он будет прописан «на жилплощади отца», то есть у Наташи. И Юра стал для Наташи третьим ребенком. Ей, как жене политзаключенного, помогал фонд Солженицына, но помощи этой было недостаточно. Они жили бедно. И при этом Наташа, замученная работой, разъездами из одного конца города в другой, домашними ночными стирками и штопками, помогала семьям других политзаключенных, как бы замещая осужденного мужа. Питалась она с детьми в основном супчиками, молоком, картошкой да кашей. Фрукты в доме были редкостью, колбаса и сыр покупались самые дешевые, мяса почти не ели. А в холодильнике у Наташи стояли банки с тушенкой и колбасным фаршем для лагерных сидельцев, лежали копченые колбасы и плитки белого шоколада из Швейцарии. И никогда даже дети к этим дефицитным продуктам не прикасались. То же было и с деньгами. В дом приходили люди и приносили изрядные суммы. Наташа из какого-то потаенного места доставала свою тетрадь с зашифрованными записями, что-то отмечала, с чем-то сверялась, и в тот же вечер развозила эти деньги по адресам Кто-то при Анастасии однажды ей посоветовал: «Ты бы взяла такси, ведь эта семья живет на другом конце Москвы». – «Ты шутишь! Такие деньги за такси!» – ответила Наташа и поехала трамваем. Вернулась она поздней ночью и наутро едва не проспала.