Звезда Берсеркера - [217]

Тон голоса — само очарование, хотя слова далеко таковыми не были, и сказано это было с радостным, дружелюбным видом. Шенберг был явно в отличнейшем расположении духа и спешил отдаться, наконец, своему хобби.

Конечно, настоящей тропы, по которой они могли бы идти, не было. Но Суоми следовал гребнем холма, создававшим для них естественный маршрут. Именно его, очевидно, имел в виду Шенберг.

Суоми, по мере подъема, быстро попал под очарование окружавшего их края. Везде, где стаявший снег и лед обнажали хотя бы несколько квадратных сантиметров почвы, к свету тянулась буйная растительность. Поросль была явно самая свежая, появившаяся несколько дней назад — не было видно ни деревьев, ни высоких кустарников. Трава же и лианоподобные ползучие растения в некоторых местах были уже так густы, что невозможно было увидеть грунт между сочными стеблями. Растения бешено боролись за воду, тепло, солнечный свет, спеша совершить наибольшее за время влажного сезона, пока не начнется долгая летняя засуха.

Он приостановился, оказавшись в виду луга, где медленно, словно гигантские слизняки, двигались травоядные животные, поедая растительность. Прямо на глазах расправлялись морщины на их мешкоподобных серых телах — по мере того, как животные поглощали еду и влагу.

— Иневые черви, — определил Шенберг, подошедший и вставший за спиной Суоми. — Теперь внимание — на них может охотиться кое-что поинтересней.

— Крупные формы замерзают на зиму?

— Биологи, с которыми я консультировался, говорят, что это невозможно. Но, кажется, наверняка никто ничего не знает.

Используя остановку, Шенберг осматривал местность через бинокль. Между ними и «Орионом» осталось скальное вздутие, нечто вроде холма. Теперь их окружала совершенно дикая природа, без признаков присутствия человека — не считая самих охотников и того, что они с собой принесли. И следов, которые они оставили за собой на отдельных снеговых заплатах. Очередной цикл воскрешения из зимнего сна сделал окружавший их мир совершенно девственным.

Суоми тоже осматривал местность, но без бинокля и не в поисках охотничьей добычи. Желтоватое солнце вот-вот должно было опуститься за иззубренный гранитный горизонт долины — оставался еще час или около того дневного света. По другую сторону долины, застонав и запричитав, ледник, сбросив несколько сот тонн талого льда, родил новый водопад. Похожие на органные ноты, звуки работы старых катаракт доносились издалека. Постепенно, по мере того как Суоми все более полно вбирал в себя эту картину, когда спало первое возбуждение, вызванное просто фактом освобождения от оболочки кают корабля, он начал сознавать, что никогда еще не оказывался в более прекрасном краю. И никогда еще не наблюдал картину природы, столь величественную. Даже принимая во внимание чудеса и картины космических пространств — в своей полноте вообще уходящие за возможности восприятия человека. Этот громовой мир скал и водопадов, зеленых щедрых долин, ледяного влажного воздуха, взрывчато расцветающей весенней жизни обрушился на Суоми и сразу покорил его.

Шенбергу же явно было мало того, что он увидел. Он был недоволен — очевидно, не обнаружил признаков крупных хищников поблизости.

— Пройдемся еще немного, — сухо сказал он, опуская бинокль.

Суоми вновь пошел впереди. Через несколько сотен метров Шенберг сделал новую остановку, на этот раз — у подножия крутого склона.

Наскоро осмотревшись с помощью бинокля, Шенберг сказал:

— Я поднимусь наверх, погляжу оттуда. Позволь, я это сделаю один — чтобы быть как можно более незаметным. Оставайся здесь, не двигайся слишком, не броди и будь внимателен. Возможно, кто-то уже идет по нашему следу, и, просто выждав, ты получишь хороший подарок.

Испытав некоторую дрожь опасности, достаточно слабую, чтобы ею насладиться, Суоми посмотрел назад, вдоль пройденного ими пути. Там двигались лишь медлительные, безопасные иневые черви.

— Хорошо, согласен.

Он присел, глядя, как поднимается по склону Шенберг, пока тот не скрылся из виду. Суоми принялся поворачиваться в своем гранитном кресле, наслаждаясь отсутствием людей во всех направлениях горизонта. Кажется, впервые за… впервые за всю свою жизнь он был в полном одиночестве, и оно приносило ему массу тончайшего удовольствия. Конечно, внутри космического корабля возможна изоляция, но присутствие тел и сознаний других людей всегда ощутимо, избавиться от него невозможно полностью — всегда чувствуется, что всего в нескольких метрах есть кто-то другой. Суоми коснулся коммуникатора на поясе. Каналы, соединяющие охотников и девушек, оставшихся на борту, действовали, но пребывали в полнейшем безмолвии, совершенно никем не используемые. Все наслаждались психологической и физической автономией.

Время бежало. Шенберга не было уже дольше, чем предполагал Суоми. На близлежащую местность пала слабая тень — солнце начало опускаться за дальний ледяной хребет. Неожиданно могучий ледниковый зверь возник перед глазами Суоми — примерно в двухстах пятидесяти метрах от места, где он ждал товарища. С этой стороны, как предполагал Шенберг, зверь едва ли мог появиться — да и на Суоми хищник не смотрел. Он глядел вниз по склону, поворачивая из стороны в сторону большую голову. Суоми поднял бинокль, припомнил то, что читал. Отличный экземпляр. Самец. Очевидно, во втором цикле, пробудившийся от второй зимней спячки в своей жизни — в полном расцвете жизненных сил. Даже сквозь густейший оранжево-желтый мех были видны его выступающие ребра и подведенный живот. Ледниковые опарды размерами несколько превосходили земных тигров.