Звезда балета - [9]

– Поцеловать меня? И не думай! В такую жару, как сегодня? Я не ребенок. Ты только на два года старше меня, а женщина всегда старше мужчины. Папа так говорит. Это значит, что ты моложе меня. И отпусти мою руку! Я не люблю, чтобы меня держали, когда я не танцую.

– Что с тобой? – неуверенным голосом спросил Стив. Он не понимал, что с ней ничего не произошло, знал только, что сам изменился. – Ты сердишься на меня, Риппл? Тебе неприятно со мной?

– Вовсе нет. Почему? – сказала Риппл. Она беспечно высвободила руку, которую держал юноша, совершенно не сознавая, какое впечатление произвел ее отказ. В бесчисленных своих книгах Риппл читала о том очаровании, которое исходит от женщины, очаровании прекрасном и жестоком. Читала и о древнем инстинкте, побуждающем мужчину к охоте, к преследованию. Она читала…

Но Риппл была слишком, слишком молода! Она не видела ничего общего между тем, что читала, и своими реальными чувствами. Каково же было ее удивление, когда рука, из которой она только что высвободила свою, обняла ее за шею. Стив притянул к себе ее голову – быстро, нежно.

– Я не могу, Риппл! Я не могу. Я хочу… – заговорил он изменившимся мягким голосом, который тронул бы взрослую, сложившуюся девушку. На чувства такой девушки несомненно повлияли бы красота влюбленного, его тонкая кожа, свежесть близкого неиспорченного табаком дыхания, его блестящие волосы, сила его объятия.

Все это было напрасно, все прошло мимо нее. И самое искреннее отчаяние охватило Риппл, когда он откинул назад ее голову и поцеловал, сначала в щеку, потом застенчиво, но горячо в губы. Она старалась освободить свою голову и, отбиваясь, сильно ударилась лбом о его лоб. Он отпустил ее и взглянул на нее с виноватым видом.

– Веди себя прилично! – возмущенно напустилась она на него. – Не делай этого больше, или я никогда не буду с тобой разговаривать!

Краска сбежала с лица Стива. Он внезапно побледнел от волнения, так что проступили все веснушки на его лице. Юноша смотрел на нее, открыв рот, видимо, собираясь заговорить. Не успел он придумать, что ей сказать, как из-за решетки послышался голос:

– Риппл! Где Риппл? Риппл, тебя зовут домой.

Возле деревянной решетки появилась одна из дочерей доктора, девятилетняя длинноногая девочка в белом накрахмаленном платьице и черных тонких чулках.

– Риппл, ты придешь сейчас? – спросила, едва переводя дыхание, девочка. – Та дама хочет тебя видеть. Ее привезли из соседнего поместья. Она русская или что-то в этом роде, но владеет английским. Кажется, она хочет говорить с тобой о твоем танце.

– Хорошо. Я сейчас приду, – сказала Риппл.

В своих изношенных черных туфлях, к каблуку одной из которых пристал небольшой листок, она быстро побежала по тропинке в сопровождении девочки.

Стив остался стоять, худой, унылый, в белом фланелевом костюме, у солнечных часов и нераспустившихся роз. Несколько минут он простоял так, потом повернулся и пошел к реке. Долго гулял он, одинокий, на берегу, не в силах ни о чем думать, ни на чем сосредоточиться; поникший, печальный, он чувствовал, что все светлое и солнечное в его жизни заволокла густая серая пелена.

Он решил вернуться домой к самому обеду. Риппл тогда уже будет у себя дома. Сам он уедет завтра, первым же поездом. Он никогда больше ее не увидит. Это неважно. Ничто теперь не имело для него значения.

IX

Тем временем Риппл представили той маленькой даме, и когда назвали ее имя, то даже Риппл оно было знакомо. В дальнейшем, однако, мы будем называть эту замечательную русскую женщину тем именем, которым называла ее вся ее балетная труппа – просто Мадам.

Дама обратила к Риппл свое всем хорошо знакомое открытое личико. Оно могло превращаться в пикантное, напудренное, с мушкой, лицо дамы восемнадцатого столетия или в яркое, пылающее страстью лицо участницы шумных восточных празднеств, или даже в грубое черное лицо, когда она исполняла комические негритянские танцы.

Вне сцены в великой артистке не было ничего искусственного. Ее лицо блондинки, на вид девушки двадцати одного-двадцати двух лет, не было накрашено, и только во всех его чертах постоянно играло оживление, как луч солнца проступает сквозь лепестки какого-то бледного цветка. Пряди волос небрежно спускались по щекам.

Риппл, взглянув на нее, сначала была разочарована.

«Я думала, она должна быть вблизи красавицей, – подумала неопытная девушка. – Она совсем некрасива!»

В самом деле, на первый взгляд, бесспорно красивыми казались только руки Мадам – маленькие, гибкие руки с кистями чудесной формы. Она часто жестикулировала ими, но слегка и очень искусно, жесты соответствовали интонациям ее голоса. Мадам весело и уверенно сказала Риппл:

– Я видела, как вы танцевали. Вы должны танцевать. Вы умеете танцевать. Вы будете танцевать. Не хотели бы вы поехать в Лондон и поступить там в школу, учиться и стать балериной?

Этот вопрос, принятый Риппл сначала за шутку, вопрос, заданный ласковым звучным голосом, был тем легким ветерком, который вызвал бурю сопротивления, свирепствовавшую затем столько месяцев.

Отпустят ли Риппл в Лондон? Заставят ли ее остаться дома?

ГЛАВА III