Звезда балета - [8]

А она смотрела только на танцующих детей. Своим мелодичным голосом, в котором слышался странный акцент, она с живым, горячим интересом спросила:

– Кто эта девочка? Вон та девочка с розами в волосах? Девочка, которая танцует фею?

В жизни каждого человека, отмеченного печатью большого или малого таланта, бывает момент, который в биографиях называют «первым признанием». Иногда художнику, набрасывающему эскизы на природе, показывают вылепленные мальчиком глиняные фигурки животных (впоследствии этот мальчик становится скульптором с мировым именем). Иной раз сочинение, поданное на конкурс, заставляет посетившего школу литератора сказать краснеющей девочке: «Дорогая моя, когда-нибудь мы увидим ваше произведение в журналах». (Книги этой девочки в свое время будут переведены на все европейские языки).

В жизни Риппл тоже произошел такой счастливый случай (первый ряд кресел на празднестве стоил один шиллинг, остальные – шесть пенсов и четыре пенса).

VIII

Риппл побежала в дом, где родилась, чтобы переодеться. Она вернулась в простой юбке и кофточке. Коричневые чулки ее были заштопаны на подъеме шерстью более темного оттенка. Девочка надела черные лакированные туфли, на одной из которых недоставало банта; это были ее домашние туфли, которые она оставляла у тетки для уроков танцев. Дело в том, что на лужайке духовой оркестр играл фокстрот, а Риппл обещала Стиву прийти потанцевать с ним, но не на лужайке, а возле солнечных часов – на бархатном газоне, окруженном деревянной решеткой. На сделанных из графита тонкой работы солнечных часах были вырезаны старинные уэльские стихи, в переводе звучащие так:

Время летит? О нет!

Время стоит. Вы идете.

Можно себе представить, какое впечатление производило такое предупреждение на молодежь! Стефан и Риппл танцевали, делая круг за кругом, а ветерок доносил до них отдаленный припев танцевальной мелодии:

И колокольчики звенят

Для меня и моей возлюбленной.

Птицы поют

Для меня и моей возлюбленной.

В этот великолепный день Риппл наслаждалась танцем и солнцем, сознанием, что имела успех в роли феи. Наслаждалась она и смешанным запахом резеды и душистого горошка, доносившимся из-за решетки. Ее ощущения были сугубо личными, они не зависели ни от чувств, испытываемых другими людьми, ни вообще от других людей. Это означало, что девочка совершенно не думала о юном Стиве, товарище своих игр и кавалере в танцах. Она не спрашивала его, что он думает или чувствует. У нее не было такой потребности.

Она вспомнила о нем только тогда, когда он внезапно заговорил во время танца.

– У меня кружится голова, – сказал он и тихо, нервно засмеялся. Он схватил голую тонкую руку Риппл под ситцевым рукавом ее плохо сшитой кофточки.

– У тебя кружится голова? У меня никогда не кружится, – сказала Риппл с заносчивостью пятнадцатилетней девочки. – Тогда лучше остановимся.

Она ждала, когда Стив выпустит ее руку, но юноша своей длинной веснушчатой рукой, гибкой и тонкой в кисти, все еще держал ее, и ей казалось, что на руке у нее горячий браслет. Он остановился, хотя музыка продолжалась. Стив смотрел ей прямо в лицо сверкающими, горящими глазами, весь пылая, совсем потеряв голову. Так же неожиданно, как и раньше, он заговорил снова:

– Риппл, какая ты красивая!

Это был первый услышанный ею комплимент – знаменательное событие в жизни каждой девушки. Но Риппл была слишком молода. Для девушки постарше его слова были бы как мед и вино. Вся обстановка так подходила для первой любви – время, место, чистота их чувств, свежий и напоенный ароматом цветов воздух, далекие звуки музыки и рядом с ней этот обаятельный, застенчивый, неиспорченный, пылкий юноша.

Он отдавал ей, как букет цветов, свои мечты, свои чувства, ту первую вспышку влечения и страсти, которая у многих мальчиков часто переходит в романтическую дружбу. Этот рыцарски настроенный юноша подносил свой дар слишком юной девушке, которая не понимала своего невероятного счастья. Ей было пятнадцать лет; томностью и пылким воображением она далеко превосходила многих двадцатипятилетних женщин. Но в том, что касалось реальных чувств, Риппл оставалась еще девочкой пяти-шести лет. Она была холодна, как зеленый нераспустившийся бутон розы у подножия этих солнечных часов, розы, зеленая чашечка которой еще не раскрылась, так что никто бы не мог угадать, превратится она в будущем в красный, полный страсти цветок или в белый, холодный. Риппл ответила на его слова живо и простодушно:

– Ну я совсем некрасивая. Что ты! Красивая? У меня неправильные черты лица. Тетушка говорит, что я одна в семье некрасивая. Удивительно, как у папы могла родиться такая дочь, как я. Все мальчики в нашей семье такие красивые, а у меня слишком большой рот.

– Он совсем не большой. По-моему, он такой красивый, – сказал Стив, глядя на ее рот. Затем все его юное лицо густо залила краска, как если бы эти нелестные замечания относились к нему самому, и вдруг, совершенно неожиданно для девушки, он нервно схватил ее за руку.

– Не знаю, не покажется ли это тебе странным… Мне хочется тебя поцеловать. Тебя это не пугает? Можно?

– Конечно, нельзя, – сердито ответила Риппл, ответила без волнения, без тени застенчивости, даже не покраснев. Ибо для всего этого необходимо, чтобы первый красный или белый лепесток показался сквозь зелень нераспустившегося бутона.