Зверобои залива Мелвилла - [96]

Бедняга Рокуэлл ругал нас на чем свет стоит. Он грозил нам самой страшной местью за то, что его якобы нарочно заставили барахтаться в ледяной воде. Он прыгал на льду голый с кровоточащими ранами, выкрикивая злые слова, и был так взбешен, что позабыл даже одеться. Американец еще больше взорвался, когда я предложил ему все же не стоять голым.

— А тебе какое дело? — закричал он. — Я оденусь, когда захочу! И нечего вмешиваться!

Я не мог сдержать смеха: в середине залива Мелвилла на льду стоит голый человек и отказывается одеваться. Засмеялись и другие, а немного погодя и сам Рокуэлл понял комичность ситуации. Тут он так расхохотался, что нам пришлось помочь ему одеться, и мир был восстановлен. Вскоре мы соединились с нашими четырьмя друзьями, которые мирно и спокойно обошли открытую воду, не подвергаясь опасности утонуть или замерзнуть, как остальные. Разделка медвежьей туши не заняла много времени, и мы готовы были преодолеть последний участок пути до острова Тома без дальнейших остановок.

* * *

Дождь со снегом продолжал идти, но мы уже настолько приблизились, что почти все время видели остров, да и лед был здесь неожиданно ровным и легко проходимым. Обычно в такое время в этой части залива Мелвилла бывала или чистая вода, или громоздились торосистые льды после юго-западных штормов.

— К счастью, мы отделались от нашей лодки, — заметил Семундсен улыбаясь. — Если бы нам пришлось тянуть это проклятое бревно, мы без толку надрывались бы множество суток!

Я в общем с ним согласился, но все-таки сказал, что лодка-то была моя, да еще единственная, без которой мне трудно обходиться в Туле.

— Не волнуйся, — сказал великодушный Рокуэлл Симон. — Мы добудем тебе новую лодку, намного лучше. Мы вообще позаботимся, чтобы, спасая нас, ты не имел убытков. Теперь мы достигли нашего места назначения и все будет улажено.

Я только улыбался его тираде. Действительно, остров Тома был нашей целью, но что из этого? У нас нет никакой гарантии, что мы встретим какое-нибудь китобойное судно или какой-либо корабль обнаружит нас, выйдя на поиски. Наше путешествие длилось гораздо дольше, чем предполагалось. "Хортикула" могла давным-давно проследовать на юг, ведь сезон кончался, и большинство китобойных судов уже давно повернуло домой. Ледовая обстановка сложилась в этом году как нельзя хуже, и корабли вообще не могли бы добраться до острова Тома, если бы даже и хотели. Я предупредил китобоев и объяснил, что надо приготовиться к самому худшему: нам не следует обольщаться и считать, что трудности позади, раз уж мы достигли острова Тома.

В этот день на наши нервы легла немалая нагрузка. Мы совершенно измотались, и китобои задирались при всяком неосторожном слове. Подойдя к острову, они заспорили о том, может ли их спасти какое-либо судно, и в особенности, следует ли полагаться на капитана "Хортикулы". Все были самого плохого мнения о нем. Он, наверное, и не подумал искать отбившихся людей! Его интересуют только киты и возможность на них заработать. Пятеро моряков единодушно осуждали его характер, но их мнения расходились при оценке вероятности застать другое судно, в данном случае было безразлично, какое оно.

Я понимал, что дело принимает критический оборот. Теперь, когда приближалось наше спасение, они внезапно стали ненавидеть друг друга. Билл Раса готов был уже отделиться от нас и уйти один, да и другие с радостью ушли бы, не возьми я всерьез командование на себя. Я заявил, что если они сейчас же не перестанут спорить и не будут мало-мальски по-товарищески относиться друг к другу, я с моими тремя эскимосами тотчас же отправлюсь к мысу Седдон и пусть они тогда выходят из положения как хотят.

Билл и Рокуэлл вскоре одумались и стали говорить спокойно. Они обещали, что не станут больше спорить, но все так измучены и голодны, что хотели бы сделать привал. Португалец чуть не падал от усталости. Когда мы присели, я заметил, что с ним творится что-то неладное. Вдруг на глаза у него навернулись слезы, и он повалился на лед; все его тело содрогалось, он всхлипывал, как дитя. Пабло кричал, что дальше идти никак не может, что он бедный рыбак и не привык ходить по льдам, переносить холод и есть одно мясо. По его мнению, наш поход никогда не окончится. Больше он никуда не пойдет, даже шагу не сделает!

У Томаса Ольсена был немалый опыт обхождения с такими людьми, и он знал, как надо поступать в данном случае. Он подошел к Пабло, поднял его за шиворот и отпустил пару самых крепких оплеух, которые мне когда-либо приходилось видеть. Звук от них разнесся далеко по льду — и плач прекратился. Пабло и не пытался защищаться. Как только Ольсен его отпустил, португалец побежал, куда глаза глядят. Он совсем рехнулся.

— Бедняга! — вздохнул Ольсен. — У него совершенно истрепаны нервы. Я надеюсь, что мы скоро отсюда выберемся. Мне неприятно бить человека за то, что его нервы не выдерживают!

Он сказал это спокойным тоном, как врач, заставивший пациента принять горькую пилюлю. Ольсен даже не посмотрел вслед Пабло.

— Что с ним делать? — спросил я. — Не можем же мы позволить человеку убежать!