Зверобои залива Мелвилла - [95]

Наконец, приготовления были окончены, я попросил остальных отойти в сторону и оттолкнул медведя на середину трещины. Я отошел на несколько шагов, чтобы получить достаточный разбег. Раньше чем другие успели понять, в чем дело, я разбежался что есть мочи, оттолкнулся от края льда, одной ногой ступил на медведя и в следующий миг находился уже на другой стороне трещины. Это было единственный раз в моей жизни, когда я поблагодарил господа бога за то, что он наградил меня длинными ногами. Именно поэтому я и совершил свой рекордный прыжок.

На другой стороне я упал и перекувырнулся несколько раз, но перебрался даже не замочив ног. Когда я встал, все закричали ура. Они полагали, что если один мог перепрыгнуть, то и другие способны на это, но вскоре все поняли, что это не так. Я был выше других ростом и благодаря моим длинным ногам мог прыгнуть дальше, чем остальные. Во всяком случае эскимосы не были на это способны, да и китобои не очень спешили перескакивать.

Я подумал, что если они не смогут перепрыгнуть ко мне, то я смогу вернуться к ним и мы опять будем вместе. Пока они решались, я предложил переправить на мою сторону хотя бы наши вещи. Квангак привязал веревку к своему гарпуну и перебросил его ко мне. Я привязал конец к медведю, и мы начали перетаскивать на нем вещи. Тут Билл Раса запротестовал: что толку переправлять вещи на ту сторону, если люди не в состоянии перебраться! Я вынужден был согласиться с этим благоразумным доводом, и мы прекратили переправу.

Теперь половина вещей была на моей стороне, но восемь человек оставалось на другой, а трещина как будто еще расширилась за те часы, которые мы провели возле нее. Мне хотелось бы кого-нибудь перетащить на свою сторону, поэтому я предложил переправлять людей так же, как вещи, хотя им и придется намокнуть. Только Итукусук принял мое предложение, хотя и не умел плавать. Он перетащил медведя к себе, залез на него, и я стал тянуть изо всех сил. Под тяжестью человека медведь осел в воду, но совсем не погрузился, и мне удалось удачно перетащить Итукусука. Ноги он промочил насквозь, но на это эскимосы обращают мало внимания. Теперь у меня стало спокойно на душе оттого, что со мной хотя бы один человек.

Все другие продолжали сомневаться, последовать ли за Итукусуком. Кое-кто был слишком тяжел, медведь мог его не выдержать, и никто не имел мужества искупаться в ледяной воде. Нам становилось холодно стоять и ждать, пока остальные решат, как быть. Они все еще обсуждали свое положение, когда пошел отвратительный, мокрый снег. Оставшиеся на той стороне искали другого выхода. Предлагали даже вырубить кусок льда, на котором можно перебраться. Такая работа во всяком случае согрела бы их, и я не стал объяснять, что пройдут часы, а возможно и дни, пока им удастся вырубить кусок льда достаточной величины.

Наконец, старший из моряков, Томас Ольсен, переправился на нашу сторону. Когда другие принялись колоть лед, он спокойно снял одежду до последней нитки, связал ее в узел и положил на плечо, придерживая одной рукой. Он взобрался на медведя, вцепился в него свободной рукой и прокричал, чтобы мы тянули. Мы тащили быстро, но когда подняли его на лед, Томас был полумертв от холода; его поставили на кусок тюленьей шкуры, чтобы он высушился и согрел ноги. Он быстро оделся, и вскоре заверил нас, что теперь ему впервые за много дней по-настоящему тепло.

Билл Раса последовал его примеру. Без труда мы перетащили голого шотландца через трещину, хотя он был гораздо тяжелее Томаса Ольсена и, следовательно, медвежий паром опустился глубже, так что вода доходила Биллу до груди. Теперь паром отправился за следующим пассажиром. Сейчас нас было уже четверо на этой стороне и только пятеро на той. Рокуэлл Симон уже приготовился; он стоял в чем мать родила с одеждой на плече. Мы опять потянули медведя, как вдруг нас остановил голос Итукусука. Бдительный эскимос все замечал, пока мы были поглощены нашим паромом; теперь Итукусук содрогался от смеха, глядя вдоль трещины. В то время как мы занимались переправой, трещина соединилась в какой-нибудь сотне метров от нас.

Теперь мы злились на себя, что не решили чуть-чуть подождать. Вместе с тем мы улыбались от сознания наступившего облегчения и совершенно забыли о бедняге Рокуэлле Симоне, который сидел в ледяной воде, цепляясь за медведя. Мы смотрели на оставшихся четырех человек, спокойно переходивших по прочному льду. Тот, кто на противоположной стороне держал веревку натянутой, чтобы медведь не погружался слишком глубоко, опустил ее, и Рокуэлл стал опускаться в воду. Он закричал благим матом. Мы тут же принялись тянуть, но Рокуэлл уходил все глубже, и вода уже достигла ему до горла. Теперь он держал свою одежду над головой. Когда он оказался совсем близко, я выхватил у него узелок из рук. Мне хотелось помочь ему, но получилось так, что он потерял равновесие и свалился с медведя.

Рокуэлл хорошо плавал и не было опасности, что он попадет под лед, который в этом месте был толщиной в несколько футов. Раса и я потянулись к Рокуэллу, чтобы вытащить его, так как сам он вылезти из воды не мог. Но когда американца тянули, он задел за острые края льдины и содрал кожу на груди, животе и ногах. И хотя это были неглубокие раны, боль причиняли они ужасную. Вид у него был страшный.