Звериное царство - [22]

Наконец все собираются вокруг могилы, отец Антуан откашливается, призывая всех успокоиться и внимать его словам, убирает платок в рукав стихаря и произносит:

«Ego sum resurectio et vita: qui credit in me, etiam si mortuus fuerit, vivet: et omnis qui vivit et credit in me, non morietur in æternum»[12].

Стенки могилы щерятся корешками и острыми камнями. За ночь ручейки, петляющие по камням между памятниками, размыли дно могилы, а ураганный ветер набросал в лужу листья и сломанные ветки. Теперь поверх них плавала жаба. Голод выгнал земноводное из зимнего укрытия между краем надгробной плиты и покинутой кротовой норой. Амфибия пучит бронзовые глаза, отталкивается задними лапками, смотрит на людей и время от времени царапает стенку бессильными пальчиками.

Кюре читает из Захарии, а жаба гребет брассом на другую сторону, оставляя круги на поверхности воды, и то и дело нарушает тишину противным кваканьем.

«Requiem æternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Kyrie eleison, Christe eleison, Kyrie eleison»[13], – произносит отец Антуан, и ему на своем языке вторит жаба. Толпа волнуется, люди отшатываются от края могилы, напуганные голосом «с того света», но любопытство побеждает: все хотят взглянуть на бесхвостую «хористку».

– По́лно! По́лно! – увещевает священник, призывая к порядку прихожан, которые возбужденно отпихивают друг друга локтями и топчут подол его сутаны.

Он заводит «Отче наш» и кропит гроб святой водой:

– …и избави нас от лукавого. Пусть душа его почит в мире. Аминь. Отец Наш Небесный, услышь мою молитву. Господь с вами и вашими душами. Помолимся.

Вдова вынырнула из благоговейной отрешенности, открыла глаза под траурной вуалью, сжала губы и приблизилась к краю могилы, сопровождаемая смешками и комментариями.

– Что это еще такое?

– Жаба?

– Где? Да где же?

Дети проталкиваются вперед, чтобы получше рассмотреть жабу, руки у них в глине. Мамаши кричат:

– Только попробуй вымазаться, чертенок!

– Отойди, Тереза, береги платье!

– Помолимся! – восклицает кюре, и несколько крестьян отвечают на его призыв. Без особого энтузиазма.

– Господи, окажи эту милость Твоему усопшему рабу. Он по зову сердца исполнял Твою волю, так избави же его от наказания. На земле его вера была крепка, будь же к нему милосерден на Небесах и позволь присоединиться к сонму ангелов твоих. Аминь. Пошли ему, Господи, вечный покой. Пусть узрит он свет вечный и покоится с миром! Аминь.

– Аминь, – вторит паства.

– Anima ejus et animae omnium fidelium defunctorum per misericordiam Dei requiescant in pace. Amen[14].

– Аминь, – бормочут сельчане, и кюре делает знак могильщикам. Они протягивают веревки под гробом, поднимают его и тащат к могиле. Гроб зависает над ямой. Отец Антуан машет руками, отгоняя прихожан, те не торопятся, жмутся друг к другу, кюре случайно задевает коленом девочку, барахтающуюся в грязи, и она хватается за юбки матери.

– Отойдите, да отойдите же!

Коричневые ладони могильщиков побелели от веревок. Они медленно, рывками, спускают гроб. Люди затаили дыхание – жабу больше не видно, тень от гроба скрывает ее.

– Они ее раздавят, мамочка?! – фальцетом вскрикивает белобрысый карапуз и тут же умолкает, получив увесистую затрещину.

Окружающие люди тянут шеи, смотрят, как гроб касается грязной воды, освободившиеся от груза веревки всплывают, и могильщики вытаскивают их наверх. Доски разошлись, и вода проникла внутрь, жидкая грязь до колен замарала тело. Люди умолкли, а дроздам все нипочем, они распевают, устроившись на крестах. На поверхность всплывает несколько ленивых пузырей. Вдова подавляет крик, прикрыв рот уголком платка. Жаба – живая и здоровая – карабкается на крышку гроба и застывает рядом с распятием, потом смахивает лапой травинку с головы. Раздается негодующее «А-ах!».

– Нельзя хоронить с этой тварью!

– Дурной знак!

– Она будет преследовать беднягу и после смерти.

– Раньше их распинали головой вниз.

– Дьявол! Это дьявол, а никакая не жаба!

– Чушь! Жаба – она жаба и есть!

Люди разбиваются на группки, шушукаются, спорят, у каждого свои предрассудки и собственное мнение. У вдовы закружилась голова, ее усадили на плиту на соседней могиле.

Для начала решают попытаться достать бородавчатую нарушительницу спокойствия, подцепив ее рогатиной. Мальчишек посылают за орудием спасения к подножию кипарисов, но там нужной ветки не находится, и они бегут за ограду, где растут большой дуб и орешник. Но и тут ничего подходящего нет. Звучат предложения о вилах, лопате. «Нельзя! – протестует Жанна Кадур (у нее бакалея на площади). – Вы можете поранить бедняжку, и кровь прольется на гроб, а это святотатство!» Отец Антуан пожимает плечами, хмурится и заявляет:

– Если не отступите от края сей же час, свалитесь в яму всем скопом, и тогда любой сможет спасти негодную тварь.

Крестьяне послушно делают шаг назад.

– Давайте я спущусь, – предлагает Марсель.

– И замараешь костюм?

– Как полагаешь, Жослен? Гроб на вид не слишком крепкий, а теперь еще и промок…

– Кто это там клевещет на мой гроб? Он еще какой надежный! Хочешь, чтобы тебя самого похоронили в луже? Ну надо же – скупердяй, а критикует! Придет время – изворачивайтесь сами как хотите!