Звериное царство - [15]

Шрифт
Интервал

По вечерам Марсель подтаскивает скамейку к изголовью кровати отца и во всех подробностях описывает, как прошел день. Говорит тихо, особым – почтительным – тоном. Объясняет, что, по его мнению, сейчас выгоднее выращивать скот: денег можно выручить больше, а рабочих рук нужно меньше. Иногда отец кивает, соглашаясь, но в обсуждение не вступает, как будто дела фермы его больше не волнуют. Патриарх больше не может самостоятельно совершить туалет, и Марсель помогает ему помыться.

Женщины отстранены от ритуала омовения. Марсель осторожно, даже нежно, раздевает отца, сажает его на табурет у очага, мочит в лохани с горячей водой мочалку и осторожно намыливает болезненно-бледную кожу, массирует одной рукой ослабевшие мускулы, другой растирает плечи, руки, лодыжки. Рукава его рубахи закатаны до локтя, по рукам течет серая пена. Отец отдается на волю молодого человека, забыв о стыдливости. Элеонора может лишь воображать себе творящееся действо, но аура ритуала окутывает Марселя тайной и возвышает его. Тело отца подобно кораблю-призраку, он едва дышит. Заботы членов семьи, каждый торжественный жест освящают умирающего, пародируя литургические обряды. Когда мать моет мужу ноги, чтобы взбодрить его, она на мгновение воображает себя грешницей, которая в доме фарисея омыла слезами ноги Сына Божия и умастила их благовониями. А Элеонора мысленно вкладывает в уста отца слова Спасителя: «Она сделала, что могла: заранее подготовила тело мое к погребению».


В свинарнике, в тесном выгороженном загоне, куда не проникает свет дня, содержится животное, предназначенное для откорма. Низкая дверь из толстых дубовых досок обеспечивает людям доступ к кормушке. Каждое утро и каждый вечер Элеонора выливает туда темную воду из-под вареной картошки, смешанную с остатками еды и черствым хлебом. Животное подрастает в полной темноте. Иногда в щель между досками проникают лучи света, и хряк забивается в угол. Элеонора поднимает щеколду, приоткрывает дверь и чувствует его горячее едкое дыхание, видит налившийся кровью глаз, рыло в пене и грязный, в коричневых корках, волосатый бок. Девочка торопливо выливает ведро, захлопывает и запирает дверцу, а животное накидывается на еду, чавкая и судорожно сглатывая. Элеонора хорошо знает свиней – лучше, чем любую другую домашнюю скотину (подсознание хранит память о том, как мать подложила ее к соску свиноматки), и никогда не забывает об их уме и коварстве, ненасытном аппетите и огромной силе. Свинья, которую откармливают, пряча от чужих глаз, овеяна для девочки ореолом загадочности. Зверь без имени, медленно увеличивающийся в размерах, существо из мифа или легенды, никогда не исчезающее окончательно, даже лишившись всей крови. Оно – порождение тьмы и снова и снова является в этот мир. Чтобы вычистить загон, животное выгоняют силой, иногда даже бьют, если оно упрямится. Свинья выскакивает на свет божий подобно сверчкам, которых Элеонора любит вспугивать жаркими летними днями. Она сует длинную соломинку в их подземные галереи или задирает юбку и писает на них, пока ошалевшие насекомые не выпрыгнут наружу. Нынешний хряк похож на предыдущих, но он куда как свирепее, как будто одичал и стал непредсказуемым. Элеонора ведет себя осторожно – прячется за спинами мужчин, а те орут на зверя и тычками удерживают его на месте. Отец зовет Альбера Бризара, чтобы выхолостить свинью на откорм, иначе она не будет толстеть и даже может скинуть за день нагулянное за месяц. Бризар вводит железную воронку в промежность животному и медленно сыплет внутрь охотничью дробь. Металлические зернышки врастают в матку и яичники – и дело в шляпе! Только Бризар умеет определять, какой способ холощения лучше подходит тому или иному животному. Иногда он загоняет свинью в деревянную клетку, между прутьями которой можно просунуть руку. Ставит у ног кожаный саквояж, достает острое лезвие, рассекает свинье бок, та верещит и отбивается, но тщетно. Мастер с искривленной ступней сует указательный палец в рану и шарит в брюшине, пока не нащупает раздувшиеся яичники, подтягивает их к выходному отверстию, надавливая большим пальцем на кожу. Вынимает моток проволоки, отрезает кусок и перевязывает артерию и овариальную вену, потом удаляет необходимое и зашивает живот.


Каждый год перед Днем Всех Святых животное забивают. Суета начинается рано утром. Мать, дочь и несколько женщин с соседних ферм – Лафабриха со снохой, молодая Ларок с выводком невыразительных детишек – кипятят воду, готовят тазы и большой ушат из просмоленного дерева. Бризар точит оселком нож. Взбодрившийся отец просит, чтобы ему помогли встать и одеться. Мать семейства протестует, но не может переупрямить его. Рубаха болтается на исхудавшем теле, брюки приходится подвязать веревкой, чтобы не упали. Отец напоминает флюгер на ветру, его шатает, он тяжело опирается на руку Элеоноры. Мужчина замирает на пороге. Стоит, подняв лицо к холодному солнцу. Вдыхает полной грудью привычный и такой утешительный запах навоза и медленно разлагающихся опавших листьев, которые улеглись на землю под голыми черными деревьями, что растут вокруг фермы. Дочь замечает, как по телу отца пробегает дрожь наслаждения. Шаркающими шагами он добирается до любимой трухлявой скамейки и усаживается на нее. В последний раз. Мать накидывает ему на плечи два толстых одеяла.


Еще от автора Жан-Батист Дель Амо
Соль

Если у каждого члена семьи тысяча причин ненавидеть друг друга, и кажется, ни одной — любить, обычный ужин превращается в античную трагедию. И мы уже видим не мать с тремя взрослыми детьми, сидящими за столом, — картинка меняется: перед нами предстают болезненные воспоминания, глубокие обиды, сдавленная ярость, сожаления, уродливые душевные шрамы, нежелание прощать. Груз прошлого настолько тяжек, что способен раздавить будущее. Перед нами портрет семьи, изуродованный скоропортящейся любовью и всемогуществом смерти.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.