Звериное царство - [14]

Шрифт
Интервал

и продвижению французских батальонов по враждебным территориям. Она внимательно рассматривает отретушированные фотографии безжалостной природы, портреты дикарей и адских чужеземных животных. Война на Балканах, сражения, мертвые тела пехотинцев в траншеях, священник у братской могилы… Все это будоражит ее воображение. В тот час, когда глаза отца подергиваются туманом, она с волнением вспоминает свидетелей, видевших мироточение бронзовой статуи папы Мартина V в церкви Сен-Жан-де-Лоран, этот знак предвещал скорую смерть Пия X.

Она читает вслух из приобретенного на рынке номера журнала «Иллюстрасьон» об ужасных испытаниях, которые выпали на долю болгарского гарнизона на острове Тунджа, где солдаты агонизируют и умирают под деревьями с корой, объеденной до высоты человеческого роста. «Вот он, истинный ад! Раздающиеся вокруг стоны и хрипы терзают вам слух, пробирают до дрожи. Назначенные в похоронные команды бойцы безустанно снуют туда-сюда с носилками, отыскивая мертвых. Одни – с бледной, обтягивающей скелет кожей, напоминают мумии, другие почернели и раздулись. Те, кто пока жив, лежат на воздухе, под чудным весенним солнцем, у готовых зазеленеть деревьев, на влажном песчаном берегу реки, и проточная вода разносит заразу дальше. Несчастные, впавшие в скотское состояние, источают из всех отверстий зловонные отходы жизнедеятельности. Немногие сохранившие достоинство и стыдливость ползут на четвереньках к клоаке, чтобы там, в полумраке, испустить последний вздох. Каждое утро она полна мертвецов, скончавшихся в страшнейших судорогах».

Женщина удовлетворенно качает головой, что, по-видимому, должно означать: «Сколько раз я предупреждала о том, что человек слаб и привержен злу? Вот вам и последствия, и заслуженная кара!»

Раньше мир вокруг фермы заполнял своим присутствием отец. Он делал привычную ежедневную работу, обрабатывая землю неподалеку от пасущегося скота. Теперь жизнь мужчины протекает в единственной комнате дома. Его присутствием пропитаны стены и мебель, в силу обстоятельств он все больше замыкается в себе, а работает Марсель, без которого семье теперь не обойтись. Мать господствует над умиранием мужа. Никто, даже дочь, не имеет права проявлять заботу. Со дня своей мрачной свадьбы женщина едва переносила присутствие супруга и была вечно раздражена. Первые признаки болезни не вызвали у нее ничего, кроме отвращения. Теперь же она сидит у изголовья кровати, ловит каждое движение, каждый стон умирающего и молится, молится, молится. Неизбежный скорый уход спутника жизни не переворачивает женщине душу, она слишком привержена собственным суевериям, но мир дрогнул, и она цепляется за него с упорством отчаявшегося: не дам ему умереть – удержу реальность от неотвратимых потрясений. Фермерша верит – да полно, верит ли? – что муж может пребывать в растительном состоянии до скончания времен, и, если она очень постарается, равновесие жизни на ферме, нарушенное появлением Марселя, восстановится. Она была против вторжения в их жизнь постороннего, считала, что парень (пусть даже он дальний – седьмая вода на киселе! – родственник) станет нахлебником, ведь муж будет работать сам, пока сможет. Ей пришлось смириться с присутствием Марселя, но его появление совпадает с угасанием отца, и она считает, что чужак питается жизненной силой старика, паразитирует на нем и ни в чем себе не отказывает, осваиваясь с хозяйством, скотиной и всем прочим. Фермерша не доверяет Марселю. Общаются они без слов. Фермерша ограничивается тем, что кладет ему еду в тарелку, подогревает воду для мытья да следит краем глаза, но никогда не смотрит в лицо. Ей и в голову не приходит распространить на Марселя свое влияние, она инстинктивно чувствует, что он не дастся, защищенный, как коконом, своей молчаливостью и одиноким рвением в работе. Женщина опасается того неназываемого, что зреет в чужаке и обязательно вызреет. Давным-давно, если рождался поросенок с рыжей шерсткой, его топили как «неправильного», «порченого». Пламенеющая шевелюра Марселя и его бледная кожа кажутся женщине дурным знаком. Ничего, скоро парню стукнет девятнадцать, и она не пожалеет денег на ботинки из бычьей кожи, лишь бы призывная комиссия забрала его на военную службу.

В холодные осенние дни, отмеченные медленным и мучительным угасанием отца, Элеонора бродит в окрестностях фермы. Держится в отдалении, в компании животных. Выполняет поручения матери: доит коров, ходит к булочнику, где стоит общинная печь, водит свиней на сбор желудей и сопровождает мать на рынок продавать поздний лук-порей, яйца, кроликов или птицу. Лишившись отцовской защиты, девочка сильнее, чем раньше, опасается тесного соседства с матерью, которой вынуждена подчиняться. Фермерша молится с удвоенным рвением и принуждает к тому же дочь. Колени Элеоноры стерлись о земляной пол, покрылись мозолями, стали нечувствительными к боли. Девочка исподтишка следит за матерью, дожидаясь, когда та соберется в церковь и нехотя поручит больного ее заботам. Элеонора ничем не выдает своего нетерпения, но, оставшись одна, бежит к отцу, обхватывает его длинные узловатые пальцы, гладит ладошкой вздувшиеся вены, потом откидывает льняные простыни, одеяло, берется за худющие ноги (бедра и лодыжки превратились в болтающиеся кожаные мешочки) и помогает фермеру подняться и сесть рядом. Она обнимает отца, чувствуя, как вздымаются от тяжелого дыхания ребра под ночной рубашкой. Если отец решается сделать несколько шагов, не отходя далеко от стола, девочка поддерживает его, и больной волочит за собой голые ноги, как мертвый груз. Элеонора снова усаживает отца на край кровати, набивает грелку крупными углями, кладет ее под простыни, чтобы согреть шерстяной матрас, достает из шкафа старый кожаный кисет и протягивает ему. Фермер нетерпеливо развязывает тесемки, набирает щепоть табаку, закладывает под нижнюю губу, ложится, вытягивает руки вдоль тела, закрывает глаза и наслаждается темной терпкой слюной, потом сплевывает в ладонь Элеоноре, а та бросает жвачку в огонь. Когда отцу хочется облегчиться, она послушно отворачивается, потом накрывает ночной горшок, подтыкает одеяло и ложится рядом, прижавшись к длинному исхудавшему телу. Его бьет дрожь, он смотрит на дочь огромными глазами, не отводя взгляда. К возвращению матери Элеонора сидит за столом, поглощенная чтением молитвенника. Крестьянка молча развязывает платок, обводит комнату подозрительным взглядом, щупает лоб задремавшего мужа, спрашивает «он сходил?». И, услышав тихое «да, мама», внимательно исследует цвет и плотность испражнений, иногда разгребает их длинной палочкой, как древние предсказательницы судьбы, и под любым предлогом отсылает дочь из комнаты. Элеонора идет к Марселю – он в каком-то смысле заменяет девочке отца и проявляет к ней искреннюю привязанность. Она сопровождает Марселя в поле, иногда помогает, чаще играет неподалеку. Они не разговаривают. Элеонора роется в земле, собирает червей для домашней птицы или бросает поноску Альфонсу. Взгляд Марселя, его улыбка утешают девочку, развеивают сердечную печаль. Элеоноре нравится работа Марселя, она следует за ним по пятам, когда он пашет и тяжело отдувается, крякая от натуги. Она вдыхает запах пота, идущий от свитера. Наверное, все дело в его белой коже и тайных складках тела… – решает она. Весной Элеонора видела, как в слоистых трещинах скал совокупляются гадюки: аспидовые переплетались, вибрировали, сливались в клубок. Марсель кажется ей таким же клубком, незнакомой силой, рождающей отклик у нее в животе.


Еще от автора Жан-Батист Дель Амо
Соль

Если у каждого члена семьи тысяча причин ненавидеть друг друга, и кажется, ни одной — любить, обычный ужин превращается в античную трагедию. И мы уже видим не мать с тремя взрослыми детьми, сидящими за столом, — картинка меняется: перед нами предстают болезненные воспоминания, глубокие обиды, сдавленная ярость, сожаления, уродливые душевные шрамы, нежелание прощать. Груз прошлого настолько тяжек, что способен раздавить будущее. Перед нами портрет семьи, изуродованный скоропортящейся любовью и всемогуществом смерти.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.