Звери дедушки Дурова. Книга II - [20]
Заяц гордо поднимает мордочку и передние лапки, трясет ими, как бы стряхивая с них воду. Это он начинает стращать надоедливого незнакомца, не дающего ему покоя.
Барабан полторы минуты не показывается совсем.
Зайка уплетает за обе щеки свой любимый салат.
Тут левая моя рука, так хорошо знакомая зайке, подносит к его мордочке длинную тонкую морковку. Заяц торопливо откусывает ее и жует. Морковка лежит перед ним сочная, сладкая, и вдруг опять досадный круглый барабан.
Что ему, наконец, надо от зайки? Э, да он подкрадывается к морковке. Можно ли это допустить?
И зайка уже смело поднимает угрожающе передние лапки, загнув вперед крепкие длинные уши…
Ага, барабан струсил и удрал. Зайка опять, тряхнув перед ними лапками, с самодовольным видом принимается есть морковку, но тут опят несносный барабан. Лапки зайки смело протягиваются вперед, и барабана уже нет.
Зайка продолжает уплетать морковку, уже не спеша, не боясь, что ее может отнять какой-то глупый блестящий барабан. Разве ему даст свою морковку зайка? Он ему покажет, какие у него длинные крепкие когти на передних лапках. Заяц ведь знает силу и быстроту движений своих лапок; он еще не забыл, как быстро ими рыл землю, чтобы закопаться в нору и таким образом скрыться от идущего по полю человека.
Он покажет этому трусливому барабану, что значит заяц.
Барабан медленно подвигается к кончику оставшейся морковки. Заяц сидит, в полуоборот к барабану и делает вид, будто не видит приближающегося барабана.
Но вот барабан уже близко; барабан совсем около зайки… Зверок медленно делает поворот и сильно ударяет лапкой по барабанной шкуре.
Барабан исчез; зайка гордо и воинственно посматривает по сторонам, шевеля ушами, как ножницами.
От радости на момент он даже закачал куцым хвостом, как маятником…
Я делаю передышку и в это время кладу зайчику для разнообразия и возбуждения аппетита сдобный сухарик. Зайка его грызет, но ждет врага.
Опять появляется желтый барабан, и заяц успевает быстро, мелкой дробью побарабанить по шкуре.
Вот номер — «Заяц-барабанщик» — и готов; публика будет смотреть, смеяться, и в голову никому непридет, что зайка барабанит, желая отогнать своего злейшего врага, отнимающего у него пищу.
А зайка? Он обманут. Он воображает, что сильнее всех, он даже потом, на следующий раз, фыркает и ворчит, когда долго и громко выбивает трель по барабану.
Все удаляющееся от животного заставляет воображать что его боятся. Проезжая по деревне, можно часто видеть, как вслед за тарантасом или телегой с людьми бросаются, громко лая, собаки и провожают проезжих долго по дороге, захлебываясь от злости.
Все, быстро удаляющееся: бегущая лошадь, вертящееся колесо интересуют и раздражают собаку больше, чем человек, сидящий в экипаже.
А если войти в глухую калитку во двор, дворовая собака непременно с громким сердитым лаем бросится навстречу вошедшему. Пусть он вздрогнет и отступит, — собака бросится на него, но если человек спокойно, равномерно будет двигаться навстречу собаке, как бы не замечая ее, собака сейчас же остановится и хотя будет, может быть, продолжать лаять, но уже совершенно с другим выражением и, поджав хвост, «доругиваясь», отходит прочь.
Я пробовал применять трусообман к голубю, — заставил его воображать, что он сильнее меня, и он, как разъяренный хищник, стал бросаться на мою руку, полный выражения злобы, бил ее крылом, рвал кожу клювом.
Моя рука, которая только вздрагивала и быстро удалялась при приближении голубя, вдруг переменилась, сделалась неузнаваемой: это я надел черную перчатку, чтобы обмануть птицу.
И что же произошло?
При первом знакомстве с черной рукой голубь испугался, но потом, видя, что новое черное существо не делает ему зла, голубь быстро привык к нему и уже его не боялся, а потом садился на черную безобидную руку, как на ветку дерева, не подозревая, что это та самая рука, которая его так раздражала.
В лапах Топтыгина
Мне на моем веку приходилось не мало иметь дела с медведями, не мало заниматься их дрессировкою. И сейчас, когда я пишу этот рассказ, у меня есть медведи, из которых один, Мишка Топтыгин, выступает с большим успехом на арене, как музыкант, играющий на пианино.
Конечно, на самом деле он играть на пианино не умеет; и публике только кажется, что он играет: Мишка вертит чурбан, который помещен в середине ящика, среди нарисованных клавишей, а публика думает, что он ударяет лапами по настоящим клавишам настоящего пианино. Чурбан соединен с музыкальным инструментом, который, наподобие органчика, наигрывает определенную мелодию. В данном случае ручкой органчика служит для медведя чурбан.
Приучил я к этому номеру медведя, как учу всех зверей, при помощи повадко-приманки.
Медведи у меня были любимым номером для собравшейся детворы, и чего-чего только они ни проделывали: и танцовали, и ходили по бутылкам, и пили вино из бутылки, куда я вместо вина, конечно, наливал молока, и на глазах у хохочущей публики уезжали с арены в экипаже на тройке остяцких сибирских собак. Да мало ли что еще они делали.
Как и другие звери, медведи, живя у меня, становились ручными и крепко привязывались ко мне.
