Записки дуровской свиньи

Изучая душевный мир животных, стремясь проникнуть в их мозг, узнать тайны природы, узнать, думают ли они, как мы, люди, мы часто ставим себя на место животных и за них рассуждаем. Мы задаем себе вопросы, имеют ли они представление о каком-нибудь предмете, чувствуют ли, переживают ли, различают ли цвета, звуки, и т. д. и, приписывая им свои мысли и чувства, ставим себя на их место и наоборот.

И вот раз я перенесся мыслью в иной мир, перенесся в жизнь моей свиньи и представил себе, что смотрю на все происходящее ее глазами. Вообразил и написал эти записки.

Я помню, как в первый раз в жизни раскрыла глаза и огляделась вокруг. Я стояла на старой грязной соломе в маленьком сарайчике, и от соломы этой веяло таким теплым прекрасным воздухом… А рядом братья и сестры мои, подобравшись под брюхо матери и крепко прижавшись друг к другу, спали сладким детским сном.

Я приподнялась на передние ноги, хотела пройтись, но какое-то странное чувство страха охватило меня. И я не шевельнулась…

Вдруг дверь сарайчика скрипнула, и яркая блестящая полоса скользнула по моим глазам… Потом я узнала, что это был луч солнца, прорвавшийся сквозь щель раскрывшейся двери в сарай, в котором было до тех пор темно. А еще позднее, когда я стала выходить из сарайчика и узнала широкий прекрасный мир, я очень хорошо познакомилась с солнечным лучем…

На пороге двери в сарай стояло существо, которое могло распоряжаться нами как угодно, и его все называли «хозяйкой»; хозяйка разговаривала с каким-то другим двуногим в белом фартуке.

Он говорил ей что-то, указывая на нас.

Потом я узнала, что это мясник, который хочет купить нас.

Он долго спорил с хозяйкой, и оба кричали. И все из-за нас. Эти мясники всегда спорят и бранят то, что покупают, а мы, кажется, не очень-то понравились ему, и он показывал хозяйке какие-то бумажки и хотел уже взять нас, но она не давала. Итак они ни на чем не поладили, и мы, свиньи, остались в сарайчике…

И в то время, когда решалась наша судьба, мать как будто безучастно рылась в грязном полу…

Она уже порядочно пожила на свете и, конечно, понимала, что мясник хочет нас купить, отнять у нее…

Наконец, люди ушли. Тогда моя мать собрала нас вместе и пошла на двор. Вот здесь-то я и увидела милый ласковый солнечный луч, а с ним вместе и весь широкий мир…

Как чудесно было у меня на душе в эту минуту! Мое поросячье сердце замирало от счастья, чувствуя тепло и свет…

Да, было на что посмотреть… Кругом стояли лужи грязной воды, в которых свободно резвились стада маленьких мушек и червячков…

Я бросилась к одной из таких луж, полная счастья, и стала в ней валяться… Грязь была теплая и мягкая… Вывалявшись в ней вдоволь, я вылезла и растянулась на солнечном припеке…

Неподалеку я увидела маленькую девочку; девочка что-то лепила из песка, прихлопывая его деревянными лопатками и чашечками.

Но скоро она это бросила, зевнула, оглянулась и, увидев меня, подбежала ко мне, смеясь и крича матери, моей хозяйке:

— Ах, мама, смотри, какой он хорошенький! И с сережками! Позволь мне взять его себе!

И, не дожидаясь ответа, схватила меня и понесла в свою комнату.

Тут меня люди обмыли, дали поесть и уложили в маленькую корзиночку. Так пролежала я до вечера. Когда же стало совсем темно, хозяйка взяла меня на руки и унесла. И долго-долго она несла меня по улицам…

Наконец, мы подошли к большому дому, который так сиял, как будто от него брызгали солнечные лучи во все стороны. А внутри что-то гремело… Потом я узнала, что люди это называют музыкой… И еще слышала я издали топот, а потом тоже узнала, что это лошади, а дом называется цирком.

Мы с хозяйкой вошли в дверь. Хозяйка подошла к какому-то человеку, который был в красивой одежде с галунами, и что-то сказала ему. А человек зажал мне рот, взял за задние ноги и куда-то понес. Ну, и натерпелась же я страху!

Перед нами распахнулась завеса, и я увидела такие ужасные вещи, от которых чуть не умерла… Это был уже не двор и не комната девочки, а что-то другое, большой — большой круг, которому, казалось, нет конца, посыпанный чем то, что, нам потом говорили люди, называлось разноцветными опилками. Этот круг назывался ареною; кругом него блестело опять многое множество солнечных лучей, что люди называли лампами, и многое множество людей было возле круга… И все смотрели на меня, несчастного поросенка.

От страха поднялась дыбом вся моя щетина; ноги задрожали; я взвизгнула изо всех сил, а дальше уже не помню ничего…

Когда я очнулась, я лежала в комнатке, где не было такого шума и где на меня не смотрели смеющиеся люди. В этой комнатке было тесно; на стене висело множество разноцветных одежд. Я узнала и то, что человек, стоявший около меня и мазавший себе чем-то лицо, был известный друг животных, артист В. Л. Дуров, мой хозяин.

Впрочем, и здесь не обошлось без удивительных вещей…

Сначала передо мною мелькнули парики, что такие люди, как мой хозяин, выходя на арену, надевают себе на голову; а потом метла, совсем такая, какою подметали тот двор, где я родилась, только почему-то хозяин на нее натянул струну и между нею и палкою вложил бычачий пузырь. И опять потом я узнала, что хозяин на ней умеет играть и, хоть я ничего не понимаю в музыке, но знаю, что выдумка его нравилась всем, кто ее слушал…