Зверь - [98]

— Извините, но в наручниках за спиной мне это будет сделать довольно трудно, — усмехнулся Барков.

— Товарищ прапорщик, снимите с него наручники, — обратился я к начальнику конвоя.

Тот вопросительно взглянул на Иванова. Сергей Иванович кивнул. Прапорщик снял с Баркова наручники и вышел из кабинета.

— А кто этот господин? — кивнул Барков в сторону Иванова, потирая затекшие запястья и садясь.

— Я здесь совершенно случайно, — тут же среагировал Сергей Иванович, опередив меня. — Не обращайте внимания. Я тут тихо посижу, послушаю. Кстати, намедни виделся с нашим общим знакомым Владимиром Ильичем Тумановым. Он много о вас рассказал интересного. Просил кланяться.

Лицо Баркова дрогнуло, выразило растерянность, затем стало злым, подурнело.

— Так вот почему вы на меня вышли. Зря я тогда не прикончил этого… этого режиссеришку, — мстительно сквозь зубы процедил Барков.

— Не обольщайтесь, милейший. — насмешливо ответил Иванов. — На вас мы вышли гораздо раньше встречи с Тумановым. Наши работники разными путями, но пришли именно к вам. Так что у вас не было шансов избежать встречи с нами.

— В таком случае, поздравляю. Честно признаюсь, не ожидал.

— А это все потому, что недооцениваете оппонентов. Считаете, что вы один такой умный и талантливый. Кстати, и к Туманову вы несправедливы. Никакой он не «режиссеришко», а очень талантливый режиссер.

— А-а! — презрительно проговорил Барков, махнув рукой, как бы говоря: «Что вы в этом понимаете!» Правое веко его заметно дергалось. — И все же, кто вы такой? Я не привык разговаривать с незнакомыми людьми.

— Это руководитель следственной группы, начальник следственного управления прокуратуры области Иванов Сергей Иванович, — представил я шефа.

— Вот как?! — удивился Барков. Посмотрел долгим внимательным взглядом на Иванова. — Много наслышан.

— Извините, Андрей Петрович, что невольно вмешался в ваш допрос, сказал шеф. — Продолжайте.

— Итак, Дмитрий Александрович, я могу рассчитывать на откровенный разговор? — спросил я Баркова.

— На предельно откровенный, — ответил он. — Мне нечего скрывать. Как я уже говорил — я свою партию безнадежно проиграл. А потому не вижу смысла что-либо скрывать… Вас очевидно интересует: как я решился на столь опасное предприятие?

— «Предприятие»?! Не скромничайте, Дмитрий Александрович. От вашего, как вы выразились, «предприятия» два месяца город на голове стоит. Если верить уголовному кодексу, вы совершили особо опасное преступление, аналогов которому я ранее не встречал. Вы со мной согласны?

— А-а, бросьте вы! — пренебрежительно отмахнулся от моих слов Барков. — Как говорил когда-то поэт: «Большое видится на расстоянии». История нас рассудит. Вполне возможно, что не дав мне закончить фильм, вы совершили гораздо большее преступление, чем я. Лично я в этом уверен.

Я не верил своим ушам. Неужели он говорит все это серьезно?! И главное — ни тени раскаяния! Это уже попахивает патологией. Факт. Неужто мы имеем дело ещё с одним «спасителем человечества» с довольно своеобразными методами? Очень на то похоже.

— Помилуйте, в чем же мы-то виноваты, Дмитрий Александрович?! Уж не в том ли, что не дали вам совершить убийство невинного младенца и женщины?

— Этим я бы спас сотни тысяч, а может быть и миллионы других жизней, убеждено проговорил Барков.

Так и есть — «спаситель». А ведь он уверен, что поступал правильно. С подобным я сталкивался впервые.

— Вы это серьезно?

— Более чем, — кивнул Барков. Достал из кармана пачку «Мальборо», зажигалку. — Вы позволите закурить?

— Курите. — Я придвинул ему пепельницу. — Странные у вас методы спасения. А как же евангельское «не убий»?

Барков закурил. Откинувшись на спинку стула, выпустил к потолку струйку дыма, проговорил снисходительно:

— Бросьте вы эти поповские бредни, Андрей Петрович. Неужели вы не видите что происходит в мире? Каждодневно от рук наемных убийц, под колесами автомашин, в необъявленных войнах, от болезней, отравленного воздуха, радиоактивности и всего прочего гибнут тысячи и тысячи людей. Все мы движемся к одному концу. И виноваты в этом в большей степени такие как вы, с вашей христианской добродетелью. Вы никак не можете смириться с тем, что миром давно правит Зверь и человечество живет по его законам.

— Вы имеете в виду дьявола?

Барков погасил в пепельнице окурок, насмешливо глянул на меня, усмехнулся.

— Дьявол — это определение церковников. Я не знаю кто он, ни разу его не видел. Но твердо знаю, что он есть. Я называю его Зверем, так как это ближе к его природной сути. Человечество может спастись лишь признав его безоговорочную власть. Вот об этом я и хотел сказать своим фильмом. Согласен — я поступал жестоко и фильм мне очень не легко давался. Но иначе трудно было достучаться до сознания людей.

От этих слов мне стало не по себе. Этакий современный Ницше, теоретик зла. Однако, это мы уже проходили. Все рассуждения господина Баркова всего-навсего лишь его бредовые галлюцинации.

— Это для меня что-то новенькое, Дмитрий Александрович. До этого я был уверен, что именно по дороге дьявола мир приближается к пропасти.

— Типичное заблуждение, — высокомерно проговорил Барков, вновь закуривая. — За доказательствами далеко ходить не надо. Обратитесь к братьям нашим меньшим. Кто является вожаком стаи? Самые сильные и агрессивные звери, животные, птицы, занимающие доминирующее положение среди сородичей. Биологи называют их доминантами. Есть ещё субдоминанты и так далее вплоть до самых слабых и униженных. Все естественно и просто. И все прекрасно сосуществуют, принимая такое положение вещей, как должное. Ни о какой добродетели здесь нет и не может быть речи. Верно?