Зверь - [86]

Я записал его показания и попросил пригласить Яновскую. Это была полная статная дама лет сорока с некрасивым, но значительным лицом.

— Клара Иосифовна, позавчера вы обратили внимание Сысоева на странное поведение мужчины, сидящего в этом кресле.

— Да, был такой факт, — величественно кивнула она.

— Что вам показалось странным?

— Он разговаривал сам с собой. Причем делал это громко.

— И о чем же он говорил?

— Так, абсурд какой-то. Я плохо запомнила.

— И все же постарайтесь вспомнить.

Яновская надолго задумалась, всем своим видом давая понять, что силиться вспомнить. Наконец проговорила:

— Помню, смеялся над Богом, говорил, что его давно свиньи съели. Все упоминал какого-то зверя…

— Какого зверя?

— Просто зверя. Говорил, что тот давно всеми правит. Да, я запомнила фразу: «За что же ты меня наказываешь, зверь?»

— И что было потом?

— Я подошла к нему и спросила: нужна ли ему помощь? Он смутился, сказал: «нет-нет» — и встал. Очевидно, у него закружилась голова и он пошатнулся. Я поддержала его за руку. Но он отстранил меня и вышел.

— Вы хорошо его запомнили?

— Да, очень хорошо.

— Не могли бы вы сейчас поехать со мной для составления фоторобота этого мужчины?

— Это мой гражданский долг, — сказала она, и её лицо стало ещё более значительным.

Кажется, я вышел на след этого самого зверя. С чем себя тут же поздравил.

Глава седьмая. Ачимов. В Москве

В жизни я боюсь всего двух вещей — уколов и летать самолетом. Черт знает что такое? Ведь трудно назвать меня трусом. Сколько раз прыгал с парашютом. Лазил вместе за знакомыми альпинистами по горам. Спускался по горным речкам. С парашютом прыгал, а самолетом летать боюсь! Смех и грех! Как-то слышал фразу: «Если человек чего боится, обязательно от этого умрет». Может быть и впрямь мне суждено погибнуть в авиакатастрофе? Словом, как с начала полета я судорожно вцепился в подлокотники кресла, так до посадки их не отпускал, проклиная всех святых. Это единственное, что отравляло жизнь. А так настроение у меня было очень даже приличным. Вчера вечером объяснился со своей супругой. Поставил вопрос ребром: или она бросает все свои глупости с дурацкой ревностью, или развод по всей форме. Она поняла, что зашла слишком далеко, расплакалась, долго просила прощения, клялась и божилась, что этого больше никогда не будет. А потом принесла бутылку армянского коньяка, сказала, что специально купила, чтобы со мной замириться. Душевно посидели мы с ней за бутылочкой, вспомнили молодость и вообще… жизнь. Нет, она у меня славная. Настоящая верная подруга. Десять лет назад меня прямо на работе инфаркт свалил. Так она из больницы не вылазила.

Слава Богу! Кажется приземлились. На сердце совсем полегчало. До Москвы добрался в восемь часов утра. Что делать? В театр ещё рано. До одиннадцати там вряд ли кого застанешь. Решил пойти в Генеральную прокуратуру и навести кое-какие справки.

Постовой милиционер на проходной долго рассматривал мое удостоверение. Посмотрит в удостоверение, потом — на меня, в удостоверение, опять на меня. Дурак какой!

«Что-то они здесь слишком подозрительные! — раздраженно подумал я, забирая удостоверение. — Теракты замучили».

В комнате дежурного прокурора было накурено. Двое молодых мужчин в гражданских костюмах играли в шахматы. Дежурный прокурор, пожилой и очень худой, кожа да кости, в форме советника юстиции заинтересовано наблюдал за игрой.

Я поздоровался, представился, сказал по какому вопросу прибыл в Москву.

— Ну, ну. Командировка. Это я понимаю, А ко мне-то зачем?

— Мне необходимо кое-что узнать в Информационном центре, Не могли бы вы назвать пароль и номер телефона?

Прокурор с явным неудовольствием оторвался от игры, все своим видом как бы говоря: «Ходют тут разные!». Открыл какой-то журнал, сказал:

— Сегодня пароль «Петропавловск», — назвал номер телефона.

Я прошел к телефонному аппарату, стоящему в углу на тумбочке, снял трубку, набрал номер и, услышав традиционное: «Алло!», назвал пароль.

— Я вас слушаю, — проговорила оператор.

— Девушка, мне нужна как можно более полная информация о Шаховой Ирине Константиновне, двадцати девяти лет, четыре года назад работала актрисой в театре Ермоловой.

— Хорошо. Ждите.

Минут через пять я вновь услышал её голос.

— Слушаете?

— Да-да.

— Шахова Ирина Константиновна пропала без вести в июле 1996 года. По данному факту в 122-м отделении милиции заведено розыскное дело. Прописана по адресу своих родителей улица 2-я Сухарная, 25, квартира 48.

И я понял, что случилось с Шаховой. Ее бывший знакомый не пощадил и её.

В одиннадцать ноль ноль я был в театре, прошел к двери главного режиссера, постучал.

— Я же вам уже сказал — разбирайтесь с этой ситуацией сами. Отвалите от меня! — услышал громкий раздраженный баритон.

Открыл дверь. Вошел. Увидев меня, главный режиссер смутился, проговорил:

— Извините, Бога ради! Это я не вам. У нас тут возник конфликт. Уже несколько раз приходили за мной, чтобы я вмешался, урегулировал. А я принципиально не желаю вмешиваться, чтобы потом не ссылались на меня. Актерская среда весьма, знаете ли, своеобразная. Н-да… А вы по какому вопросу?

Подобная простота, откровенность и словоохотливость главного режиссера меня несколько удивили и озадачили. Или он дурак, или слишком наивный, что никак не вязалось с его высокой должностью. Лицо его показалось мне знакомым. Когда-то я видел его в фильме. Только вот в каком — запамятовал.