Зверь - [88]

— Вот как значит! — сокрушенно вздохнул Селиванов. — Вот будет горе её родителям. Они ещё верят, надеются. А теперь?!.. Да, чуть было не забыл. У него ведь была здесь ещё одна девушка.

— У кого? — не понял я.

— Да у Баркова же. Когда Ирина ушла к этому Туманову, то Барков, то ли ей в отместку, то ли по какой иной причине, но только сблизился с нашей ведущей актрисой Людмилой Викторовной Запрудной. Какие между ними были фактические отношения я утверждать не берусь, как говориться, со свечкой не стоял, но только их постоянно стали видеть вместе. Постойте! — удивленно воскликнул главный режиссер. — Ведь она ушла из театра буквально сразу после того, как Шахова исчезла. Точно! Для нас тогда это был весьма ощутимый удар.

— Вы хотите сказать, что она также исчезла?

— Нет, именно ушла без всякого объяснения причин. Подала заявление и ушла.

— А нельзя ли мне и её фотографию?

— Сейчас организуем.

Он вновь позвонил художнику и тот через некоторое время принес фотографию Запрудной. Это была яркая красивая блондинка гораздо более эффектная, чем Шахова. Гораздо.

Я записал показания Селиванова. Больше мне в Москве делать было нечего.

Утром следующего дня я уже сидел перед Ивановым. Достал фотографию Баркова, выложил перед ним. Сказал:

— Может человек с таким лицом совершить злодейское убийство трех человек?

Стоило Сергею Ивановичу взглянуть на фотографию, как он воскликнул:

— А ведь я подозревал, что это именно он!

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, сбитый с толку реакцией Иванова.

Он выдвинул ящик стола, достал оттуда какую-то фотографию, положил рядом с моей, развернул обе фотографии ко мне.

— Смотри!

На второй фотографии был запечатлен Барков, выходящим из дверей какого-то офиса. Я ничего не понимал в происходящем, спросил:

— Откуда у тебя его фотография?

— Подожди, это ещё не все. — Иванов достал фоторобот блондинки-режиссера и положил рядом с двумя фотографиями.

Так вот почему мне лицо Баркова показалось знакомым!

— У меня нет слов! — развел я руками. — Значит, Барков и есть блондинка и инвалид?!

— Значит, он и есть, — рассмеялся Иванов, довольный произведенным эффектом. — Только сейчас он не Барков, а предприниматель средней руки Завьялов Вадим Вадимович.

— Он арестован?

— Пока нет. Надо обеспечить более надежную доказательственную базу. Решили брать его с поличным.

— Он что-то ещё задумал?

— Вот именно.

— Да, но для чего он все это делает?

— А вот на этот вопрос сможет ответить только он сам. Если, конечно, захочет.

Глава восьмая. Запрудная. Явка с повинной

Похоже, что мне на роду написано — быть неудачницей. Правда. Вся судьба моя нескладная — тому пример. Все из-за моей неуравновешенности и излишней впечатлительности. В детстве я могла расплакаться на ровном месте. А все восторгались: «Ах, что за прелесть! Какой эмоциональный ребенок!» Да что в детстве, я и сейчас нисколько не лучше. Надо сказать, девочкой я была прехорошенькой. Мои родители сексопатологи души во мне не чаяли. В соответствии со своей профессией они мне дали соответствующее воспитание. Поэтому мальчишек, постоянно увившихся за мной, я терпеть не могла. Твердо знала, что они для меня — источник повышенной опасности. Ни о какой дружбе с ними не могло быть и речи. В школьном драмкружке я играла исключительно роли героинь. И неплохо, надо сказать, играла. Руководителем кружка у нас была старшая пионервожатая Вера Анатольевна Студницкая, милая пухленькая девушка со смешливыми ямочками на щеках. За глаза мы её называли Верочка-пончик. Она восторгалась мной и пророчила мне великое театральное будущее. Поэтому, иной альтернативы, как поступить в театральное училище у меня не было. После окончания школы я сдала документы в Щукинское. Но перед экзаменом по основному предмету настолько переволновалась, что когда меня вызвали, совершенно не осознавала, что говорю и что делаю. Когда обнаружила, что читаю монолог Катерины из «Грозы» и делаю это настолько ужасно и безобразно, что можно провалиться сквозь землю от стыда и позора, расплакалась и убежала. Целый месяц проревела как дура, переживая случившееся. А потом поступила осветителем в театр Ермоловой. За год я пообвыклась в театре, поняла, что актеры и режиссеры никакие не боги, а такие же люди, как и все. Поведение же некоторых из них приводило меня вообще в священный трепет. «Как же так можно?! А где гордость?! Где девичья честь?!» В общем, представляете, что я собой представляла в восемнадцать лет. Музейный экспонат. Иначе не скажешь. Повторные экзамены в Щукинское я сдала с блеском.

На курсе я была первой студенткой и преподаватели всегда ставили меня всем в пример. Поэтому девчонки меня терпеть не могли, а парни откровенно побаивались.

После окончания училища меня по моей просьбе направили именно в тот театр, где я начинала свой восход на театральный олимп с роли осветителя.

Мне исполнилось уже двадцать три года, но в моей жизни не было ещё ни одного мужчины. Родители, поняв, что слишком переусердствовали в моем воспитании, спохватились и стали убеждать меня в преимуществах семейных отношений, в том, какое счастье испытывает женщина становясь матерью, так как реализует свой первородный инстинкт. Но их слова меня совершенно не трогали. Мое сердце оставалось холодным и, казалось, закрытым для мужчин навсегда.