Зверь - [46]

—       Назовите ее суду, доктор, — подсказал Виктор Дельо.

—       Хорошо... Жак слишком любил жену, чтобы по­зволить кому-нибудь отнестись к ней без должного ува­жения Не хочу оскорблять память жертвы, тем более что ничего не знаю о молодом американце. Но чувст­венные желания Жака Вотье, сосредоточенные на един­ственном существе — жене, могли заставить его попы­таться устранить — не скажу «соперника»: о сопернике не может быть и речи с такой безупречной в нравствен­ном отношении спутницей жизни, как Соланж,— просто какого-нибудь незнакомца, бездумно решившего поуха­живать за хорошенькой женщиной. Сила у него геркулесова—он мог бы, наверно, убить, даже не желая того. Это единственное правдоподобное объяснение его многократных признаний, подтвержденных отпечатками пальцев.

—       Выводы доктора Дерво, выступающего, впрочем, свидетелем со стороны защиты,— живо подхватил гене­ральный адвокат Бертье,— достойны самого присталь­ного внимания господ присяжных: они основаны на здра­вом смысле. Возможно, в самом деле, здесь кроется ис­тинная причина преступления, которую обвиняемый так упорно от нас скрывает.

—      Нет, господин генеральный адвокат! — восклик­нул Виктор Дельо. — Пытаясь из благих намерений найти причину, оправдывающую отчаянный акт Жака Вотье, свидетель совершает ошибку. Причина преступ­ления— даже если допустить, что обвиняемый его дей­ствительно совершил, — должна быть гораздо более серьезной. Защита полагает, что у Жака Вотье были серьезные основания, чтобы убить этого Джона Белла, и, когда придет время, берется это доказать. Дело толь­ко в том, что Жак Вотье не осуществил своего наме­рения.

—      Что вы имеете в виду, мэтр Дельо? — спросил председатель.

—    Только то, господин председатель, что Жак Вотье не совершал преступления, в котором его обвиняют.

В зале на короткое время возникло замешательство, раздались протестующие возгласы.

—      В самом деле? — воскликнул мэтр Вуарен.— А как вы объясните, дорогой коллега, отпечатки пальцев и признания обвиняемого?

—       Боже, эти отпечатки действительно Жака Вотье, но... здесь я тоже прошу суд отнестись к этому факту со всей внимательностью. Мне кажется, что следствие не велось с той тщательностью, которой требовало бы по­добное странное преступление. Это мы тоже беремся до­казать в нужный момент. Что касается признаний, то сама их многократность и готовность, с которой они де­лались с самого момента совершения преступления, за­ставляют задуматься Несмотря ни на что, мы не теря­ем надежды заставить нашего клиента отказаться от своих слов еще до конца процесса. Но это случится только в том случае — в этом мы давно уже убеждены,— если мы представим Жаку Вотье неопровержимые дока­зательства его невиновности и он не сможет более упор­ствовать в своей, скажем так, прекрасной лжи.

—      Вы подразумеваете, — спросил председатель, — что обвиняемый в течение полугода на допросах гово­рил неправду?

—      Он лгал, господин председатель... Мой клиент лгал должностным лицам на теплоходе, полицейским инспекторам, врачам, следователям, собственной своей жене, мне, взявшемуся его защищать против его воли. Жак Вотье лгал всем!

—    Но с какой целью? — спросил генеральный адво­кат.

—     О, господин генеральный адвокат, именно здесь и скрыта загадка всего процесса, — ответил Виктор Де­льо.— Как только мы достоверно выясним, почему мой клиент обвиняет себя в убийстве, которого он не совер­шал, и тем самым хочет спасти жизнь ему одному изве­стному истинному убийце,— это уже дал понять мсье Роделек в своих замечательных показаниях, — нам не­трудно будет этого убийцу найти.

—      Прокуратура, — иронически заметил генеральный адвокат Бертье, — имеет все основания опасаться, что этот «истинный» убийца никогда не будет обнаружен только потому, что он не существует в природе. Есть только один преступник, господа присяжные, не плод химерического воображения, а живой, реальный. Он пе­ред вами, господа присяжные,— это Жак Вотье.

—        Защита возражает против того, чтобы прокура­тура квалифицировала моего клиента, используя ос­корбительные термины, до вынесения обвинительного приговора,— резко произнес Виктор Дельо.

—      Ни прокуратура, ни господа присяжные, — в том же тоне ответил генеральный адвокат Бертье,— не под­дадутся безответственным заявлениям со стороны за­щиты. Нелишне будет напомнить здесь, что суд вершит­ся только на основании фактов. Если защита и дальше пойдет по этому же пути, мы вправе будем попросить ее назвать нам этого пресловутого неизвестного пре­ступника и первыми потребуем безусловного оправдания Жака Вотье. Мы так же, как и защита, хотим справед­ливости, и наша роль заключается в том, чтобы востор­жествовало Право. Но мы также хорошо знаем, что в этом тяжком деле есть только один преступник.

—     Инцидент исчерпан,— прервал председатель и об­ратился к ожидавшему у барьера доктору Дерво: — У вас есть еще какие-нибудь заявления?

—       Да, господин председатель... Боюсь, что суд мо­жет неправильно истолковать слова, которые только что неосторожно у меня вырвались и вызвали эту дискус­сию. Я высказал только предположение, которое могло бы объяснить мотивы преступления, но само это пред­положение никогда полностью не удовлетворяло меня, потому что мне, проработавшему двенадцать лет в Санаке, лучше, чем кому бы то ни было, известен образ мыслей Жака Вотье. Несмотря на все улики против не­го, он не мог убить, потому что моральные принципы, привитые ему Ивоном Роделеком, таковы, что человек, которому выпало счастье обладать ими, может посвя­тить себя только добру. Жак Вотье отправился в Аме­рику с целью познакомить с успехами в области воспи­тания обездоленных судьбой людей. Невозможно пред­ставить, чтобы человек, уехавший с такой благородной миссией, вернулся с руками, обагренными кровью.