Звать меня Кузнецов. Я один. - [128]

— А кто полезет? — тормознув на обочине, — спросил шофёр. — Озерцо хоть по колено, но вода ледяная. А сапог мы не взяли.

— Я полезу, — вдруг вызвался Юрий Поликарпович Кузнецов.

Крупнейший поэт страны, он был прилично старше всех нас, но в глазах его горел мальчишеский азарт.

— Из машины не выходим, увидят человека, улетят, — приказал начальник.

Шофёр проворно собрал в кабине ружьё. Сдал машину назад, поскольку дичь мы слегка проскочили, и осторожно приоткрыл окно. Начальник, сидевший на первом сиденье, аккуратно приладился к стволу, Впереди показался «КамАЗ». Он пролетел мимо нас с пылью и грохотом. Утки его не испугались.

Резко ударил по ушам залп из двенадцатого калибра. Утки заполошно поднялись и полетели в нашу сторону. Мы высыпали из кабины. Птицы набирали высоту. Кузнецов страдальчески смотрел на улетающую дичь, а затем перевёл презрительный взгляд на стрелявшего.

Позже, на привале, наши сопровождающие достали карабин, и мы стали соревноваться в стрельбе по мишеням. Тяжёлая фигура поэта, по-медвежьи расставленные ноги, весь его мирный вид, так не вязавшийся с боевым карабином, поначалу вызвали улыбку и у местных охотников, но Поликарпыч без труда обстрелял всех. И стало понятно, что в профессоре Литературного института ещё жив солдат срочной службы, участник Карибского кризиса.

Утки поднимались всё выше, как вдруг одна перевернулась в воздухе почти над нашей машиной и упала недалеко от обочины.

— Это ж надо, — удовлетворённо цокнул языком стрелок.

Несколько секунд позора перед московскими гостями он всё же пережил и теперь радовался, что всё-таки не промахнулся.

— Первый раз вот так, чтоб прямо к ногам свалилась.

— Юра, — спросил я Кузнецова, — а если бы она в воде осталась, неужели ты бы полез в озеро?

— А что делать, раз вызвался! — твёрдо ответил он.

Не могёть того быть

Дальний Восток поражает путешественника своими просторами и бесконечными дорогами. Нам с Юрием Поликарповичем Кузнецовым как-то довелось проехать километров семьсот по Колымскому тракту. Когда мы уже вконец умаялись болтаться в скачущем по колдобинам вездеходе, который в народе кличут «буханкой», Кузнецов, видя наше упадочное настроение, решил под держать товарищей:

— Читал я в одном историческом исследовании про то, как Хабаров открывал Дальний Восток. Плыл он с ватагой казаков вниз по Амуру. Огромная, не виданная доселе русским человеком река. Плывут они месяц, другой… и всё на Восток, навстречу солнцу… Нет конца путешествию, а впереди раскалённое ярило. Взроптали казаки: «Не поплывём дальше, сгорим…» Тогда Хабаров приказал разбить лагерь. Казаки отдыхали и рыбу ловили, а он на три дня удалился в шалаш и думал.

Наконец дума его была завершена, он подозвал к себе казаков и объявил решение: «Не могёть того быть, чтобы мы никуда не приплыли. Плывём дальше!»

— Вот так был открыт для России Дальний Восток, — закончил свой рассказ Поликарпыч.

Мы дружно расхохотались.

— Напрасно смеётесь, — остановил нас Поликарпыч, — тогда ведь совсем другое представление было о строении вселенной. Земля виделась плоской, и, по всем понятиям, они дожны были сверзиться с её края прямо в геенну огненную. Гениальное для своего времени принял решение Хабаров.

С тех пор, какие бы трудности ни встречались в наших путешествиях, мы всегда с Кузнецовым повторяли эту фразу: «Не могёть того быть, чтобы мы никуда не приплыли. Плывём дальше!»

И сегодня, думая о несправедливо преждевременной кончине Юрия Поликарповича, я с растерянностью и болью говорю:

— Не могёть того быть…

Владимир Владимирович Ерёменко родился 22 марта 1954 года в Волгограде. В 1975 году он окончил журфак МГУ и был распределён в АПН. Затем ему удалось перейти в редакцию журнала «Литературная учёба». Потом его приняли в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС.
В Академии Ерёменко защитил кандидатскую диссертацию о современной русской прозе. С 1994 по 2004 год он возглавлял еженедельник «Литературная Россия». Ему принадлежат книги прозы «У порога», «Другого варианта не будет», «Блаженная», другие произведения.

Сергей Соколкин Не лги себе!

1

Октябрь 1985 года.

Мне только что исполнилось 22 года. Я закончил Уральский Политехнический институт. Публикуюсь в местных свердловских газетах «На смену», «Уральский рабочий», «Вечерний Свердловск» и т. д. Больших литературных журналов два — «Урал» и «Уральский следопыт», но туда не берут, — стихи не те (нет о Ленине, об «опорном крае Державы», о мартенах и т. д.). Хожу в литобъединение при газете «На смену». Там хвалят, там я почти «звезда». Но, конечно, мне, молодому, честолюбивому, «задумавшему о себе высоко», рамки местного литобъединения узки, темы, обсуждаемые там, не интересны, стихи руководителя — стихотворца В. Сибирева сами по себе — явная графомания, хоть и издал он более десятка книжек. А ведь надо строить жизнь, выбирать свой дальнейший путь.

А незадолго до этого приезжал к нам в литобъединение московский поэт Анатолий Преловский, говорил какие-то речи о трудной судьбе поэта, о том, что надо десять раз подумать, прежде чем решиться связывать жизнь с поэзией и т. д. (но в двадцать два года такие речи — не более чем брюзжание старого неудачника…) Потом мы все — по кругу читали свои вирши. И по окончании, когда все стали расходиться, он подошёл ко мне и сказал, что мне нужно ехать в Москву — в Литинститут, что тут я пропаду. Но мне надо было ещё отработать три года по распределению после окончания первого института.