Звать меня Кузнецов. Я один. - [125]

Владимир Ерёменко Не могёть того быть

Мы вам не мешаем?

Принимал нас, писателей, президент Кабардино-Балкарии Валерий Мухамедович Коков — колоритнейший человек, с густым, как рык трактора, голосом. Поначалу шла официальная беседа, и я её записывал на диктофон для газеты. Когда вопросы были исчерпаны, Коков пригласил нас в комнату отдыха и предложил выпить по рюмке коньяку.

Юрий Поликарпович Кузнецов поднял ладонь и тихо сказал:

— Мне не наливайте.

Коков, держа в руках графин с тёмной, смолистого цвета жидкостью, настаивал:

— Это очень хороший коньяк с нашего завода, из специальной бочки наливают, только для меня и моих друзей, — улыбнулся Коков.

— Ну, рюмочку можно, — согласился Юрий Поликарпович.

Выпили. Коков тут же начал наливать по второй. Но Кузнецов накрыл свою рюмку ладонью и сказал:

— Лучше я вам стихотворение прочту.

Стихотворение было о Сталине. Оно всегда вызывало восторг у слушателей, а здесь, на Кавказе, звучало по-особенному. Коков смотрел на Кузнецова с глубочайшим восхищением.

— Юрий Поликарпович, — прогудел он густым басом, — вы что ж, совсем не пьёте?

— Выпиваю, — ответил Кузнецов, — но сейчас я работаю над очень серьёзной поэмой, — и добавил, указывая на графин с коньяком, — а это отвлекает.

Мы выпили по второй и разъехались, чтобы вечером встретиться на банкете, посвящённом окончанию съезда писателей Кабардино-Балкарии. Коков пригласил меня и Кузнецова за стол президиума.

— Валерий Мухамедович, поскольку я не пью, то буду вас только смущать. Я сяду в сторонке, — решительно сказал Кузнецов и прошествовал к выбранному им месту. Уговаривать его президент республики не решился, но раза два за вечер останавливал шумное писательское застолье и уважительно спрашивал поэта:

— Юрий Поликарпович, мы мешаем вам работать?

Кузнецов вежливо кивал бурлящему собранию, и веселье продолжалось.

Странность

Людей масштаба Юрия Кузнецова всегда окружает ореол загадочности. Об их необычности рассказывают легенды. Ясно, что и Кузнецов не был обыкновенным человеком. Я осознавал его величие, и тем не менее наши отношения были просты и искренни. Как-то, в благодушном настроении, я спросил:

— Юра, некоторые наши знакомые говорят, что ты человек со странностями.

— А как же? — охотно отозвался Поликарпыч. — Это есть… Как-то захожу я в комнату, вешаю пиджак на стул и вдруг вижу — в комнате два Кузнецова… И оба настоящие…

Аналогичный случай

— Как-то заваливаются ко мне трое дружков краснодарских, — рассказывает Юрий Кузнецов, — и, как положено, пьяные. В Москве все дела переделали и по дороге в аэропорт заглянули.

— Юра, не могли из Москвы уехать, с тобой не повидавшись. А времени до самолёта в обрез. Такси внизу ждёт. Я быстро бутылку раскупорил, чокнулись, и взашей я этих чертей выгнал. А что с ними делать? Самолёт улетит, деньги они в столице, как водится, прогуляли…

Лифт закрылся, я возвращаюсь в квартиру и вижу в прихожей лишние ботинки, а на дворе декабрь месяц. По размеру вроде Неподобы ботинки. С них даже грязь стечь не успела. Кинулся к окну, а такси уже из двора выезжает.

Часа через три звонят из Краснодара, долетели. Спрашиваю — как? А они пьяные и весёлые отвечают, что от самой Москвы до Кубани Неподоба в носках прошествовал!

Юрий Поликарпович закончил свой рассказ и, победно поглядывая на меня, спросил:

— Каково?

— Пьяному море по колено, — постарался я объяснить этот загадочный случай.

— Тут что-то другое, — задумался Поликарпыч. — Со мной тоже раз произошло. Сижу я за рабочим столом в издательстве «Советский писатель». Стихи редактирую, с авторами разговариваю. Потом устроил себе передышку — откинулся в кресле, закурил. Ба-а! Гляжу на ноги, а я в домашних тапочках. При галстуке, в костюме и в тапочках… через всю Москву, да ещё на работе полдня. Правда, дело было летом.

Звоню жене и сурово, не объясняясь, приказываю — срочно вези ботинки. Та ничего понять не может, тем более что уходил я из дома трезвый. Но она привыкла к моим чудачествам, быстро привезла.

Юрий Поликарпович закурил и задумчиво заключил:

— Тут не в пьянке дело. Тут причина глубже.

Творческий вечер поневоле

В Омске в середине девяностых годов состоялся пленум Союза писателей России. Проходил он по лекалам советского времени. Тоскливое заседание с нудными выступлениями литературных чиновников и радостные возлияния давних друзей в кулуарах. После двухдневного официоза всех делегатов поделили на группы и отправили выступать в трудовые коллективы. Мы с Юрием Кузнецовым попросились в одну группу.

Дисциплинированный Кузнецов первым изучил вывешенные на стене списки и просветил меня:

— Едем на лакокрасочный завод. Ты руководитель группы. С нами ещё профессор.

Только тупоголовым чиновникам могло прийти в голову назначить меня руководителем лауреата Государственной премии России. Хотя логика их понятна, я главный редактор газеты и в их глазах фигура более официальная. А то, что Кузнецов великий поэт, их мало волновало.

Юрий Поликарпович на это внимание не обратил. Его беспокоило иное.

— Что будем делать с профессором? Он уже пьяный.

Профессор был в панибратских отношениях с руководством писательской организации. Я увидел, что он, по обычаю, трётся около «вождей» и в свойственной ему развязной манере травит анекдоты.