Звать меня Кузнецов. Я один. - [123]

Владимир Фёдоров Близость искажает перспективу

Знакомством с Юрием Поликарповичем я обязан Вадиму Валерьяновичу Кожинову. Это знакомство не было особенно близким, потому что Юрий Кузнецов не был склонен, по моим наблюдениям, к слишком фамильярным отношениям. Даже Вадим Валерьянович обращался к нему, как мне показалось, преувеличенно почтительно, хотя и был с ним на короткой ноге.

В своём стихотворении «Поэт» Пушкин говорит, имея в виду, конечно, прежде всего себя:

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботы суетные света

Он малодушно погружён.

Ю. П. Кузнецов не относился к этой, наиболее распространённой, категории поэтов. Он никогда не был особенно погружён в суетные заботы, поскольку был поэтом по преимуществу. Что это, собственно, значит? — То, что поэт — это не тот, кто умеет писать стихи и прозу, а особенное существо, к которому телесный (биологический) субъект присоединён, составляя с ним некоторую общность. Пропорция между животным существом и собственно человеком обычно такова, что жизненное существо оказывается первенствующим, собственно человек — «служебным», к услугам которого прибегают, когда появляется потребность обсудить некоторую жизненную проблему. Поэт — это человек в его высшем бытийном напряжении. Различие между поэтом и биографическим человеком может быть иногда просто разительным, но Юрий Кузнецов — не тот случай. Он практически не отвлекался от себя-поэта. Я думаю, что он не «старался», как романтики, жить поэтически («Жизнь и поэзия — одно»), он просто был поэтом в любых жизненных ситуациях, и это, конечно, много ему вредило. Юрий Кузнецов был не поэтом-литератором, он был субъектом поэтического бытия. То, что субъект поэтической деятельности описывает, положим, искусно, изящно и подобное, Ю. Кузнецов своим бытием осуществляет.

Юрий Кузнецов не был «интересным человеком» в обычном значении этого слова; он не блистал остроумием, не был способен на оригинальные выходки, надолго запоминающиеся и приводящие со временем в умилительное настроение. Меня однажды кольнуло, когда он между прочим сказал, что слава — «вещь хорошая», поскольку я думал, что желание славы — это проявление слабости. Я и сейчас, собственно, так думаю, но это как-то не вязалось с тем образом поэта, который постепенно у меня складывался, но в то же время каким-то образом его не снижало. Я до сих пор думаю, что это было связано с каким-нибудь личным обстоятельством. Возможно, если бы он был славен, его больше печатали.

Ни «один из крупнейших» поэтов России, ни даже «самый крупный» — эти определения не годятся для обозначения того, что представлял собой Юрий Кузнецов. Мы сейчас видим его близко, близость искажает перспективу, и Кузнецова пока заслоняют относительно мелкие фигуры. Но со временем пропорции примут надлежащий вид, и мы убедимся, что между нами жил гений, сопоставимый по своему масштабу разве что с Пушкиным.

г. Донецк

Владимир Викторович Фёдоров родился в 1941 году в Узбекистане в посёлке Кувасай Ферганской области. Ещё студентом в 1965 году судьба впервые его свела с Михаилом Бахтиным. В 1967 году он окончил историко-филологический факультет Горьковского университета.
В 1975 году Фёдоров защитил кандидатскую диссертацию «Диалог в романе. Структура и функция». Затем ему предложили работу в Кемеровском университете. Но уже в 1978 году учёный переехал в Донецк.
В 1989 году Фёдоров защитил докторскую диссертацию «Поэтический мир как литературоведческая категория». Сейчас он преподаёт в Донецком национальном университете.

Владислав Артёмов Но только стихия творит

Попросили написать о Юрии Кузнецове. Сроку дали — один день. Вот несколько беглых воспоминаний. Потом, быть может, ещё что-то добавлю…

Середина семидесятых. Общежитие Литинститута. Мой сосед по комнате Слава Киктенко принёс зачитанный, походивший по рукам толстый журнал. Кажется, «Москва».

— Какой-то Кузнецов скандальные стихи напечатал. «Золотая гора»…

Вот так в первый раз я познакомился с Юрием Кузнецовым. С первых же строк, ещё до всякого рассуждения, стало совершенно очевидно — это поэт очень самобытный, ни на кого не похожий. Ни с кем его не спутаешь, от всех отличишь.

В «Золотой горе» уже были его любимые образы «пустоты», «глубины», «тени»…

Несколько лет спустя за столиком в ЦДЛ Игорь Шкляревский жаловался мне, что Кузнецов всё украл у него. «Пока я в больнице лежал из-за несчастной любви, Кузнецов спёр у меня образ „пустоты“, „свиста“ и построил на этом свой стиль… Я болел, время упустил, не застолбил участок… А он тем временем книжку свою издал, узаконил за собой… Мою славу украл…»

Казалось, что Шкляревский шутит, городя эту чушь. А он, оказывается, и не думал шутить, искренне сокрушался. Я потом осторожно спрашивал у Кузнецова, как он относится к творчеству Шкляревского. Кузнецов ответил тоже вполне серьёзно: «Никак. Его подломила моя образная система».

«Золотую гору» Кузнецов написал в 33 года. Внутри стихотворения был крест. Вертикаль — от вершины горы до преисподней, и горизонталь — путь вдоль реки забвения. Потом как-то, через несколько лет он говорил: