Зуёк Койзмэн и кок Асей - [12]
Койзмэн сказал Асею:
— Хоть ты и ловко, а погодь плясать. Еще упакаешься!
Он знаком пригласил Асея к карбаску, лежавшему на берегу, и предложил стащить его к вод"…
Кок Асей в недоумении. Зуёк Койзмэн показывает ему на ту сторону лумболы, где на берегу чуть виден покинутый ими пырт.
— Туда! Понял или нет? Туда!
Кок Асей решительно трясет головой: ни за что! Он изумлен: зачем Койзмэну понадобилось обратно? Зуёк напрасно просит его помощи, тащит за руку, толкает. Наконец ударил. Ах, так! Асей снимает куртку. И Койзмэн в отчаянии ударил оземь своей шапкой и засучил рукав. Поднес кулак к носу Асея и сказал:
— Ну! держись, выдра!..
Мальчишки принялись тузить друг друга. У Койзмэна распухла и рассечена губа. У кока из носу показалась кровь…
— Постой, — сказал Койзмэн, вдруг схватив кока за руку, — я тебе растолкую…
Он вспомнил первый разговор с Асеем на берегу фьорда. Берет палочку, ищет место, где меж камней слежался ровно намытый рекой песок и чертит на нем реку — на берегах два пырта, около каждого пырга по лодке; потом зачертил все и снова нарисовал реку — на каждом берегу по пырту и около одного две лодочки, а у другого, на противном берегу, ни одной. Около этого пырта Койзмэн изобразил человека с поднятыми вверх руками и широко раскрытым ртом.
— Понял? Он ругает. Кого? Тебя, окоём ты эдакой… Как ему перевезтись-то. Ежели каждый станет, как ты, и попадки не будет: сам переехал, а другим ладно?! О себе тольки и думать, семя крапивно! Чтоб тя икота немая взяла! Гондельер ты эдакой!
Кок Асей ударил себя по лбу ладонью и, пожав руку зуйку, кинулся сталкивать к воде опрокинутый на берегу карбасок. Столкнули. В углу пырта, под кучей мха, они нашли два весла. Привязали карбаски в хвост один другому; отвели карбасок на буксире на тот берег; один вытащили и опрокинули кортом вверх: спрятали в пырте подо мхом два весла, и на втором карбаске в третий раз переплыли лумболу. Когда пристали к берегу близ пырта и вытянули на берег и этот карбас, Койзмэн сказал Асею:
— Теперь пляши! Понял? А то еще загадка есть, как в одной лодке козу, волка да капусту перевезли. И чтоб никто никого не с‘ел. А ты бы тут, поди, паровой паром поставил? Упакался? И плясать не охота? Небось пудингу захотел? Давай кашицу варить.
Вечерело. Набрав по берегу плавуна, мальчишки развели в пырте огонь. Когда вскипела вода, зуек всыпал в кипяток горсть крупы. Жидкую кашицу черпали кружкой по очереди.
Койзмэн, уподобляя себя деду Бодряному, хмуря брови, ворчал, пока Асей прихлебывал кашицу:
— Гляди теперь — там карбас и здесь карбас. С какого берега ни приди, — пере-везешься. Тольки придется три раза ездить. У нас нет другого способа. Тут, брат, гондельеров нет. Это у вас там в Англии поют, — и Койзмэн, кривляясь, пропел из старинного романса: "Гондельер молодой, взор твой полон огня!"
Сто пятьдесят часов по каменным волнам
Переночевали в пырте. Теперь у очага клевал носом кок Асей, а Койзмэн зарылся в мох с головой от комаров и сладко посвистывал и чмокал во сне на зависть коку: Асея донимали комары. Огонь на очаге то и дело погасал. Но в свой срок из-за горы, загорелось солнце, одев реку в золотую рябь по голубому полю.
Рано утром кок с зуйком покинули ночлег. Когда Койзмэн стал надевать на плечи котомку, кок хлопнул его по плечу и, что-то говоря, потянул котомку к себе…
— Чего еще? Опять? Нести хочешь? Дак ты опять куда-нибудь вниз тормашками. Где твой чемодан-то? Пипку куда свою девал?
Кок Асей приложил руку к сердцу, потом ко лбу и знаками и рук и ног уверял Койзмэна, что он теперь уже ни за что не отстанет…
Койзмэн отдал ему котомку, помог надеть и сказал:
— Ну, иди вперед!
— Москов? — спросил Асей.
— Ладно там, Москов. Ты уж кувыркнулся разок. И буде. Иди — крупы-то у нас осталось на три выти — да чаю на заварку. Все на тебя споил да скормил. Где чемоданчик-то?
Тропинка шла, вияся, то над лумболой, то поднимаясь лывинкой средь пахт на тундру. Солнце чертило по небу новый круг. Горы вздымались каменными волнами все выше — будто крепчал шторм в этом каменном океане. Тихие лумболы, где река, стесненная где-то впереди горами, напоминала озеро, сменялись то шумно-пенными порогами, то певучими падунами; бревна, плывущие врознь по реке с гор, казались спичками. Настала полночь. Но солнце только прочертило по горе нижним краем, прокатилось по ней красным огненным колесом, не западая.
— Море! — указал рукой в ту сторону Койзмэн и по-английски прибавил: "sea".
Кок Асей из-под руки долго смотрел в ту сторону и видел под тускло пламенным колесом солнца только взбаломученный гранит.
На высоте, где стояли мальчишки, веял свежий льдистый ветерок от норда, но Койзмэн остановился тут на ночлег, под открытым небом, — внизу спать не дали бы комары. Мальчишки приютились от ветра в расщелине скалы на солнце, плотно прижались друг к другу и уснули.
День снова шли тайбалой. У кока башмаки, а у зуйка сапоги были к вечеру разбиты о камни… Ноги стали пудовыми и отекли. Крупы осталось на одну выть. Выпили последнюю заварку чаю, раскусив пополам последний кусок сахару. Вторую ночь провели также на вершине и снова шли тайбалой целый день. Река ниспадала к океану, широко шагая ступенями порогов и водопадов, а берега ее делались все обрывистей, мрачней и выше.
