- В нашу бы пору что-нибудь эдакое...
- Наша пора - что? Слава те господи! А тогда - чихнул не так - башку долой! Строгость была.
- Человек - нипочем, дешевле дров...
- Дай-кось покурить...
Замолчали. Над криками детей грянул бас Сушеного Быка:
- И я те дам пудовку в маковку!
За моим окном снова начинается беседа; знатока римской жизни спрашивают:
- А как тогда - богаче жили люди?
- Ровнее. Особенных богачей не было, ну, и бедность не дозволялась.
- Не дозволялась? Как же это?
- Такой закон был.
- Умный народ...
Женщина спрашивает:
- А сказывается - христиане бедные были?
- Это - после.
- После чего?
- После турецкого разорения. Как турки Царьград забрали, тут пошло разорение... разорился весь народ и принял нашу веру...
- Ага! Так-так-так...
Веселый женский голос крикнул:
- Глядите-ко,- кого это Гущин везет?
По улице шагала пегая лошадь, влача за собой разбитую телегу, на телеге сидел пьяненький ломовик Гущин, весело помахивая вожжами, спиной к нему торчал полицейский, а между ними помещался тесовый, окрашенный охрой небольшой гроб.
- Гущин - кого везешь? - спросил голос, рассказывавший о мученике Вонифатии.
Старичок извозчик охотно отозвался:
- Вашего... этого - сиротку...
- Коську?
- Его.
- Неужели - помер?
- А - как же? Живого не схороним, не бойсь!
Телега проехала. Откуда-то выскочил Буян, понюхал землю, фыркнул и, поджав хвост, скрылся в щель забора. Мальчишка кричал:
- Братцы - это Коську
- Н-да-а,- говорили у мальчонко...
- А ведь смирный был!..
- Больница!..
- Туда - только попади, а уж на кладбище они сами отвезут...
- Дешевы люди...
- Им что, докторам? Им бы жалованье в срок получить...
И снова раздался мерный голос:
- А то еще есть житие Кирика-Улиты...
Солнце скрылось, красные отсветы в стеклах поблекли, и потемнела бесконечная голубая печаль небес.
