Зримая тьма - [5]

Хартни тревожит скрытое сопротивление, которое он встречает со стороны французских колонистов. Местные богачи недовольны тем, что нефтяная компания нарушает привычный уклад жизни, «дезорганизует рынок труда», выплачивая арабским рабочим, хотя и нищенскую, но все же более высокую заработную плату, чем французские колонисты. Конфликт принимает открытую форму, когда, по указанию Блашона, погромщики совершают нападение на лагерь нефтяников. Хартни встревожен. Конечно, его волнует не судьба рабочих-арабов, жизнь которых была поставлена под угрозу. Он боится другого: если налетчикам удастся совершить задуманное и утолить свою «жажду крови» на алжирских рабочих, завербованных нефтяной компанией, то последняя будет не в состоянии продолжать поиски нефти, лишится прибылей. Вот почему после налета на лагерь Хартни немедленно мчится в Париж, где у него есть влиятельные друзья, и возвращается из своей поездки «в весьма бодром расположении духа». В скором времени главаря организации колонистов Блашона убивают при «загадочных обстоятельствах». Причину его гибели понять нетрудно: Блашон мог безнаказанно истреблять алжирцев, но он совершил непоправимую ошибку, подняв руку на интересы могущественной нефтяной международной компании. Исход этого столкновения интересов местной французской буржуазии и нефтяных королей и не мог быть иным. «Какой бы он (Блашон. — Ю. Е.) ни был важной персоной по местным масштабам, — замечает Хартни, — он все равно не смог бы долго сопротивляться международным нефтяным компаниям… Это не что иное, как простая арифметика эволюции. Лук и стрелы против танка. — Легкая самодовольная улыбка, казалось, говорила: «Если бы только я мог рассказать вам половину того, что знаю» (стр. 290).

Было бы, однако, неправильно не видеть и другое: несмотря на частные расхождения, крупная монополистическая буржуазия и местная, преимущественно аграрная, французская буржуазия в Алжире объединяли свои усилия для достижения главной цели войны — подавления алжирского национально-освободительного движения. Им помогала и международная реакция. Защищая интересы своего капитала в Алжире, США поставляли французским интервентам оружие и военную технику, оказывали колонизаторам всестороннюю политическую и дипломатическую поддержку. Французские агрессоры опирались также на помощь международного военного союза империалистов — НАТО. Генерал Норстэд, бывший главнокомандующий вооруженными силами Североатлантического блока в Европе, в свое время заявлял: «Война в Алжире — это война НАТО». Вот почему насквозь фальшиво заявление Хартни о том, что нефтяные монополии якобы заинтересованы в победе патриотических сил в Алжире. «Нам, — разглагольствует он в беседе с Лейверсом, — быть может, даже выгодно, если победит ФНО. Они же не будут ничего иметь против того, чтобы мы добывали для них нефть» (стр. 39). Хартни и ему подобные прекрасно понимали, что в случае победы алжирских патриотов им придется поступиться своими барышами, и уж, конечно, знали, что монополии всегда добывают нефть не для кого-нибудь, а для себя.

Не все в равной степени удалось автору романа. Слишком бегло, на наш взгляд, писатель говорит о борцах за национальное освобождение Алжира. В целом алжирская революция и ее герои находятся в романе на втором плане. Кое-где чувствуется влияние на Льюиса бытующих в буржуазной литературе теорий о «примитивности» и «дикости» коренного населения в колониальных странах. Эпизоды, связанные с тем, что ультраколонизатор Блашон якобы в далеко идущих политических целях продавал алжирским повстанцам оружие, выглядят явно неправдоподобно. Но в главном — в повествовании о судьбах национально-освободительного движения, его истоках — Норман Льюис стоит на правильном пути.

Из романа ясно видно, что взяться за оружие алжирских патриотов заставили нищета и бесправие, на которые их обрекал колониальный режим. «С нестерпимым сознанием вины. — говорит главный герой романа Лейверс, — я вспомнил крошечные личики растерянных и несчастных мальчиков и девочек за колючей проволокой в Либревиле. Я не пришел к ним на помощь, старался забыть об их существовании, успокоить свою совесть, судорожно ухватившись за придуманное для себя оправдание: я ведь за это не отвечаю и ничего не могу сделать. И прошел мимо по другую сторону проволоки» (стр. 229). Но из пассивного созерцателя событий Лейверс становится их активным участником. Он приходит к сознанию, что только восставший народ сможет разгромить колонизаторов и их организацию, свергнуть ненавистное чужеземное иго. «Если, в конце концов, организация будет разбита, то никак не усилиями тщедушных поборников христианства. Победит народ, готовый к бою, пробудившийся наконец от долгой спячки» (стр. 254). Лейверс понимает, что место всякого честного человека вместе с угнетенным народом, борющимся за свое освобождение.

Роман Нормана Льюиса «Зримая тьма» не только незаурядное художественное произведение, но и гневный обличительный документ, направленный против колониализма — этого отвратительного наследия варварства и дикости минувших времен. Своими чудовищными преступлениями колонизаторы погрузили Алжир в почти зримую тьму, подобную той, какая стояла в безднах ада, описанных великим английским поэтом XVII века Мильтоном в «Потерянном рае». Однако никакая тьма не может скрыть от народов солнце национальной свободы, которое наконец взошло и над многострадальной алжирской землей.