Зримая тьма - [43]

Шум на улице затих, и мы встали. Фултон, снова пожал нам руку своей железной хваткой.

— Для нас с миссис Фултон большая честь, дорогие мои, что вы посетили нас, пусть даже на столь короткое время. Я хотел бы сообщить, что каждую субботу после обеда у нас собирается небольшая компания. Мы были бы очень- рады, если бы вы сумели выбрать время и заглянуть к нам. Вы будете самыми желанными гостями. Мы просто дружески болтаем, а затем миссис Фултон обычно просит наших друзей остаться к чаю. Может быть, вы уговорите и мистера Хартни…

Мы вышли на усыпанную битым стеклом, опустевшую улицу. На этот раз нам удалось без осложнений добраться до своего джипа. Мы отвезли Мэри домой, сдали ее на руки горничной, а затем, подкрепившись несколькими глотками виски из запасов Джи Джи, стали спускаться с вершины холма, на котором стоял его дом.

Я выключил мотор, и машина покатилась свободным ходом. В тишине слышалось только шуршание шин по гравию. Теренс попытался было объяснить мне, почему он не доверяет южанам и не любит их, но, увидев, что его замечания остаются без ответа, замолчал. Мы миновали несколько плавных поворотов, и на мгновение перед нами открылся широкий простор. Внизу, километрах в восьми, у опушки леса лежал наш лагерь, аккуратно распланированный, словно созданный колонией насекомых. Перед ним виднелись нефтяные вышки, похожие на крошечные пешки, расставленные на зеленой шахматной доске равнины. Потом мы увидели желтую ленту реки, извивающуюся, как змея, среди полей; ослика величиной с муху, крутящего водяное колесо; кучку коз на выветренных скалах. Мы достигли места, известного у арабов под названием «Сторожевая башня султана», и остановились. Дорога в этом месте делала крутой поворот, тесно прижимаясь к выступу скалы. С одной стороны зияла пропасть глубиной метров в тридцать, а может быть, и больше, с другой — лежало несколько каменных глыб, оставшихся от султанской башни. Тут же среди толстых, неуклюжих кактусов виднелось двойное надгробие, где был похоронен рядом с горячо любимой женой предшественник султана — римлянин. В свое время и тот и другой стояли здесь, охватывая единым взглядом пять тысяч квадратных километров завоеванных ими владений, которые простирались полукругом вплоть до врезающихся в небо вершин Кабилии, расположенных километрах в ста отсюда.

Мы вышли из машины, подошли к краю дороги и взглянули вниз. Перед нами лежала Эль-Милия. Отсюда была видна арабская часть города, которую некогда опоясывала крепостная стена, ныне разрушенная. Теперь на этом месте стояли дома, плотно, как пальцы ноги в тесном башмаке, прилегающие друг к другу. Я различил мечеть с грудой строительных материалов, завезенных старым муэдзином, бани без крыш и древнюю юридическую школу, где теперь размещался гараж. На улицах не было видно ни души. Над крышами парили аисты. Сразу же за первой линией домов мне удалось различить ровики-уборные, которые сейчас, против обыкновения, пустовали.

Я отыскал глазами кладбище, расположенное на полпути к городу на желтоватом холме с ровными склонами, который выглядел так, как будто его только что вывалили из детской песочной формочки.

На вершине холма было заметно движение, как в кишащем муравейнике. Шоссе проходило у подножия холма и, минуя Эль-Милию, шло дальше на Либревиль. На дороге, словно нанизанные на нитку бусы, виднелись автомобили, сверкавшие в лучах солнца, как брильянты. Бусинки очень медленно передвигались по нитке в направлении стыка с дорогой, ведущей в Эль-Милию, который как раз попадал в наше поле зрения. Здесь они останавливались, плотно примыкая друг к другу. «Похоронная процессия остановилась у шлагбаума», — подумал я. Это зрелище сразу вернуло меня к неприятной действительности и рассеяло чувство отрешенности, которое внушал необъятный и вечный ландшафт, раскинувшийся перед нами.

— Что это, по-вашему? — спросил Теренс.

— Где?

— Ниже кладбища, правее. По ту сторону желтого поля.

Я еще раньше заметил в поле людей и принял их за крестьян, сажающих картофель. Но теперь, когда они подошли значительно ближе, я понял, что эти люди двигаются гораздо быстрее, чем крестьяне, работающие в поле. К тому же их было слишком много, человек сто пятьдесят — двести, приближались они неровной, колеблющейся линией и через десять— пятнадцать минут должны были подойти к первому из белых домиков, ютящихся внизу на склонах.

— Они хотят взять город с тыла! — воскликнул я.

Возле преграждающего дорогу шеста, лежащего на двух бочках, нас остановили. По нашу сторону заграждения стояли солдаты, по другую — люди в черных костюмах и их автомобили. Руководил этими людьми типичный спекулянт — мужчина с лоснящимися, гладко прилизанными волосами, с бегающими рыбьими глазами и со свежевыросшей синей щетиной на напудренных щеках. На нем были часы с браслетом, похожим на золотой наручник. Он одарял солдат фальшивыми улыбками. Солдаты смущенно отворачивались от него, словно от полуобнаженной красотки, заманивающей их из-за закрытых решетками окон публичного дома.

— Мой друг генерал… — говорил человек в черном, и улыбка на его лице то появлялась, то исчезала, как у младенца, который морщится от ветра. Он протягивал какую-то бумагу, не то письмо, не то