Зоя - [6]

Это кто сказал, что не разжечь?

Вот мы и согрелись!

                              Это просто

к нам домчалась сталинская речь.

Будет день большого торжества.

Как тебе ни трудно — верь в победу!

И летит осенняя листва

по её невидимому следу.

* * *

За остановившейся рекою

партизаны жили на снегу.

Сами отрешившись от покоя,

не давали отдыха врагу.

Ко всему привыкнешь понемногу.

Жизнь прекрасна! Горе — не беда!

Разрушали, где могли, дорогу,

резали связные провода.

Начались декабрьские метели.

Дули беспощадные ветра.

Под открытым небом три недели,

греясь у недолгого костра,

спит отряд, и звёзды над отрядом…

Как бы близко пуля ни была,

если даже смерть почти что рядом,

люди помнят про свои дела,

думают о том, что завтра будет,

что-то собираются решить.

Это правильно.

На то мы люди.

Это нас спасает, может быть.

И во мраке полночи вороньей

Зоя вспоминает в свой черёд:

«Что там в Тимирязевском районе?

Как там мама без меня живёт?

Хлеб, наверно, ей берёт соседка.

Как у ней с дровами?

                               Холода!

Если дров не хватит, что тогда?»

А наутро донесла разведка,

что в селе Петрищеве стоят,

отдыхают вражеские части.

— Срок нам вышел, можно и назад.

Можно задержаться. В нашей власти.

— Три недели мы на холоду.

Отогреться бы маленько надо. —

Смотрит в землю командир отряда.

И сказала Зоя:

                    — Я пойду.

Я ещё нисколько не устала.

Я ещё успею отдохнуть.

Как она негаданно настала,

жданная минута.

Добрый путь!

Узкая ладошка холодна —

от мороза или от тревоги?

И уходит девочка одна

по своей безжалостной дороге.

* * *

Тишина, ах, какая стоит тишина!

Даже шорохи ветра нечасты и глухи.

Тихо так, будто в мире осталась одна

эта девочка в ватных штанах и треухе.

Значит, я ничего не боюсь и смогу

сделать всё, что приказано…

                                          Завтра не близко.

Догорает костёр, разожжённый в снегу,

и последний дымок его стелется низко.

Погоди ещё чуточку, не потухай.

Мне с тобой веселей. Я согрелась немного.

Над Петрищевом — три огневых петуха.

Там, наверное, шум, суета и тревога.

Это я подожгла!

                         Это я!

                                  Это я!

Всё исполню, верна боевому приказу.

И сильнее противника воля моя,

и сама я невидима вражьему глазу.

Засмеяться?

                  Запеть?

                            Погоди, погоди!..

Вот когда я с ребятами встречусь, когда я…

Сердце весело прыгает в жаркой груди,

и счастливей колотится кровь молодая.

Ах, какая большая стоит тишина!

Приглушённые ёлочки к шороху чутки.

Как досадно, что я ещё крыл лишена.

Я бы к маме слетала хоть на две минутки.

Мама, мама,

                  какой я была до сих пор?

Может быть, недостаточно мягкой и нежной?

Я другою вернусь.

                          Догорает костёр.

Я одна остаюсь в этой полночи снежной.

Я вернусь,

               я найду себе верных подруг,

стану сразу доверчивей и откровенней…

Тишина, тишина нарастает вокруг.

Ты сидишь, обхвативши руками колени.

Ты одна.

            Ах, какая стоит тишина!..

Но не верь ей, прислушайся к ней, дорогая.

Тихо так, что отчётливо станет слышна

вся страна,

                вся война,

                              до переднего края.

Ты услышишь всё то, что не слышно врагу.

Под защитным крылом этой ночи вороньей

заскрипели полозья на крепком снегу,

тащат трудную тягу разумные кони.

Мимо сосенок чётких и лунных берёз,

через линию фронта, огонь и блокаду,

нагружённый продуктами красный обоз

осторожно и верно ползёт к Ленинграду.

Люди, может быть, месяц в пути, и назад

не вернёт их ни страх, ни железная сила.

Это наша тоска по тебе, Ленинград,

наша русская боль из немецкого тыла.

Чем мы можем тебе хоть немного помочь?

Мы пошлём тебе хлеба, и мяса, и сала.

Он стоит,

             погружённый в осадную ночь,

этот город,

                которого ты не видала.

Он стоит под обстрелом чужих батарей.

Рассказать тебе, как он на холоде дышит?

Про его матерей,

                          потерявших детей

и тащивших к спасенью чужих ребятишек.

Люди поняли цену того, что зовут

немудрёным таинственным именем

жизни, и они исступлённо её берегут,

потому что — а вдруг? — пригодится Отчизне.

Это проще — усталое тело сложить,

никогда и не выйдя к переднему краю.

Слава тем, кто решил до победы дожить!

Понимаешь ли, Зоя?

                             — Я всё понимаю.

Понимаю.

              Я завтра проникну к врагу,

и меня не заметят,

                            не схватят,

                                           не свяжут.

Ленинград, Ленинград!

                                   Я тебе помогу.

Прикажи мне!

                    Я сделаю всё, что прикажут…

И как будто в ответ тебе,

                                      будто бы в лад

застучавшему сердцу услышь канонаду.

На высоких басах начинает Кронштадт,

и Малахов курган отвечает Кронштадту.

Проплывают больших облаков паруса

через тысячи вёрст человечьего горя.

Артиллерии русской гремят голоса

от Балтийского моря до Чёрного моря.

Севастополь.

                   Но как рассказать мне о нём?

На светящемся гребне девятого вала

он причалил к земле боевым кораблём,

этот город,

                которого ты не видала.

Сходят на берег люди. Вздыхает вода.

Что такое геройство?

                               Я так и не знаю.