Зови меня своим именем - [67]
Я проснулся около пяти. Мне не хотелось ни играть в теннис, ни заниматься Гайдном. «Время поплавать», — решил я, переоделся в плавки и пошел на пляж. Вимини сидела на невысокой стене, опоясывающей их сад.
— С чего бы ты решил искупаться?
— Не знаю. Захотелось. Пойдешь со мной?
— Не сегодня. Они заставляют меня надевать эту смешную шляпу, если я собираюсь выйти на улицу. Я похожа на мексиканского бандита.
— Панчо Вимини. Что будешь делать, если я уйду плавать?
— Наблюдать. Если только ты не проводишь меня к тем камням, тогда я посижу там в своей шляпе.
— Ну, тогда пошли.
Не было нужды просить ее подать руку. Это происходило естественно, как слепые находят твой локоть.
— Только не иди слишком быстро.
Спустившись по ступеням вниз, она выбрала приглянувшийся камень, и мы уселись рядом. Это было ее любимое место с Оливером. Камень был теплым, мне нравилось, как ласково солнце касалось кожи в это время суток.
— Я рад, что вернулся.
— Ты хорошо провел время в Риме?
Я кивнул.
— Мы скучали по тебе.
— Кто «мы»?
— Я и Марсия. Она искала тебя на следующий же день.
— Ага.
— Я сказала ей, куда ты уехал.
— Ага, — повторил я, чувствуя, как этот ребенок сканирует мое лицо.
— Думаю, она знает, что не очень тебе нравится.
Этот вопрос не стоил споров.
— И?
— И ничего. Мне просто ее жаль. Я сказала, ты уехал в большой спешке.
Вимини явно была довольна своей хитростью.
— Она поверила тебе?
— Думаю, да. Вообще-то это не такая уж и ложь.
— В каком смысле?
— Ну, вы оба уехали, не попрощавшись.
— Да, ты права. Но мы ничего не хотели этим сказать.
— Ох, твое поведение меня не задело. А вот его — да. Очень сильно.
— Почему?
— Почему, Элио? Ты уж прости мои слова, но ты никогда не был особо воспитанным.
Мне потребовалось какое-то время, прежде чем догадаться, о чем она.
— Я тоже, может быть, больше никогда его не увижу.
— Нет, ты сможешь его увидеть. А я не уверена насчет себя.
В горле встал ком, я скорее оставил ее и спустился к воде. Случилось именно то, что я предсказывал, могло случиться: я смотрел на воду тем вечером и на краткий миг забыл, что его здесь больше нет, что больше нет нужды оборачиваться и смотреть на балкон, где его образ все еще не стерт. И все-таки еще несколько часов назад его тело и мое тело… Сейчас он, наверное, ест свое второе блюдо в самолете и готовится приземлиться в аэропорту Кеннеди. Я знал, что он тоже был полон горя, когда в последний раз поцеловал меня в одной из туалетных комнат Фьюмичино. И если в аэропорту и самолете его могли бы отвлекать выпивка и фильмы, то в комнате Нью-Йорка, оставшись один на один с собой, печаль охватила бы его снова. Я не хотел думать о нем грустном, потому что я знал: ему будут ненавистны мысли обо мне грустном в нашей спальне, которая очень скоро стала только лишь моей спальней.
Кто-то приближался к камням. Я попытался придумать что-нибудь, чтобы отвлечься от горя, и нашел ироничным факт, что расстояние Вимини от меня равнялось моему расстоянию до Оливера — семь лет. «За семь лет…» — начал было думать я, но буквально почувствовал болезненный спазм в собственном горле и нырнул в воду.
После ужина зазвонил телефон. Оливер добрался до дома без проблем. «Да, в Нью-Йорк. Да, та же квартира, те же люди, тот же шум — к сожалению, все та же музыка в окно — вы можете ее послушать, — он высунул трубку в окно, позволив нам почувствовать вкус латиноамериканских ритмов Нью-Йорка. — Сто четырнадцатая улица. Собираюсь на поздний обед с друзьями». Отец и мать разговаривали с ним с разных телефонов в гостиной. Я был на телефоне из кухни.
— У нас? О, ты знаешь. Очередные гости за ужином. Только что ушли. Да, очень, очень жарко.
— Отец надеется, это было продуктивно.
— Продуктивно?
— Остановиться у нас, — объяснил отец.
— Лучшее в моей жизни! Если бы мог, я запрыгнул бы на тот же самолет с одной сменной футболкой, купальными плавками и зубной щеткой.
Все рассмеялись.
— Ждем с распахнутыми объятиями! — сплошь шутки.
— Ты знаешь, по нашей традиции, ты обязательно должен вернуться, хотя бы на несколько дней, — «хотя бы на несколько дней» значило не более чем на несколько дней, но она имела в виду именно то, что сказала, и он это знал. — Allora ciao, Oliver, e a presto!88
Отец повторил за ней и добавил:
— Dunque, ti passo Elio… vi lascio.89
Я услышал звук обеих повешенных трубок, больше на линии не было никого. Как тактично со стороны отца. Но слишком-уж-неожиданная свобода оказаться в одиночку перед чем-то, напоминавшим барьер времени, заморозила меня. Хорошо ли он добрался? Да. Еда в самолете была ужасной? Да. Думал ли он обо мне? У меня кончились вопросы, я должен был бы подумать лучше, чем сыпать ими так безрассудно.
