Зов Уршада - [20]

Я многому научилась у джайнов на закатах, когда Черная пагода отдыхала от пляски свечей и караванов посетителей. Да, я могла бы сбежать двадцать раз, уговорив какого-нибудь простофилю спрятать меня в повозке среди мешков с бататом и манго. Но, начав дело, следует его завершить, дабы не возвращаться, как говаривал позже мой суровый любовник Рахмани Саади.

Я накрепко запомнила слова Красной Матери, что духов сильнее человека быть не может. Ведь если бы духи стали сильнее человека, они давно повелевали бы нами, как блеющими овцами, а это не так. Блеющей овцой, пачкающей шерсть в собственном навозе, становится лишь тот, кто недостоин повадки красного волка. Красный волк способен неделями терпеть в засаде, но никогда не станет терпеть в неволе.

Я терпела в засаде, пока однажды, в период цветения белого шиповника, о подводные ступени Черной пагоды не ударился килем четырехмачтовый барк джайнов. Жрецы миролюбивой секты берегли ос и скорпионов, но без угрызений совести использовали труд сотни весельных рабов. Мой покровитель отплывал в сторону Желтого моря, в далекий край, именуемый страной Бамбука. Услышав такую новость, я двое суток танцевала только для него, а затем еще сутки — для его бронзоволицых спутников.

Ополоумев от блеска моих порхающих бедер, от иероглифов, которые выводил в воздухе мой пупок, от ароматов имбиря и эфедры, джайны взяли меня на корабль. Грохнул барабан, внизу защелкал бич, и свежая смена гребцов ударила веслами о воду. Быстроходный барк набрал ход, на юте застучали в таблы, захлопал на гафеле парус, застонали снасти, и очень скоро Черная пагода растворилась в объятиях джунглей. Последний раз в жизни помолилась я неистовому Сурье, который был так жаден до юных танцовщиц. Последний раз я помолилась чужому богу, упрашивая его забыть обиду, и сразу же спела дикую песню во славу Леопардовой реки. Я позволила себе вспомнить дом. Ненадолго, потому что путь джайнов лежал совсем в другую сторону.

Когда божественная Земуна пролила на небо молоко, я танцевала для своего нового хозяина и его друзей. Я извивалась в вечном танце, а их глаза источали сандаловое масло. Они хлопали заскорузлыми ладонями в такт звону моих ножных браслетов, они восхищенно подвывали, когда я исполняла фигуры «качающейся кобры» или «страсти львицы», их жалкие мужские мысли расплавлялись в горне желаний. Но я вовсе не хотела, чтобы купцы передрались до окончания путешествия. Джайны везли в страну Бамбука богатый груз сердоликов, сапфиров и аметистов, везли ценные притирания и двадцать шесть сортов пряностей. В моих интересах было добраться до портов Хонсю в мире и согласии. Поэтому я шепнула моему спасителю Бусу, что пять ночей буду танцевать для него одного, а прочим пусть сообщат, что меня скрутила морская болезнь. Пусть подзабудут меня…

О длинное имя моего спасителя Бусубаннешвах-сингха можно было сломать язык, посему я называла его господином или коротко — Бус, в те минуты, когда надлежало изображать страсть. Для защиты своих товаров Бус содержал крепкую стражу из воинственных сигхов. Эти суровые круглобородые парни готовы были зарезать любого, в полном согласии с их религией.

Месяц небесный пастух рассыпал над нами зерна, месяц божественная Земун разливала Млечный Путь. Мы причаливали пять раз, в портах земли Драконов и земли Тай, и последний раз — на островах краснолицых циклопов. Пять раз я могла сбежать, но сдерживала себя. Днем я терпела вонь масляных фонарей и крысиную возню в трюмах, только ночью поднималась на палубу и, облизывая соленые губы, слушала, как во мраке стонет такелаж. Даже с ценностями, которые я планировала прихватить в сундуках Буса, я не смогла бы найти на берегу нужный Янтарный канал, в стране чужих обычаев и чужих языков. Ведь я тогда была совсем девчонкой!

Беда подстерегла купцов, когда до страны Бамбука оставалось не больше недели пути. Пираты напали в тот момент, когда медоточивый Бус, в припадке щедрости, живописал мне мои будущие позолоченные хоромы подле священного озера Саровар. Бус катал по моему животу жемчужины, называл меня дивной птицей и умолял еще разок «прокатиться на шее льва». Я надувала губки, требовала аметистов для ожерелья и в сотый раз переспрашивала, будут ли плавать лебеди вокруг моего будущего дома на воде.

Буса я планировала заколоть во сне. Ведь я успела к нему немножко привязаться.

Две пиратские джонки Одноглазого Нгао взяли нас в клещи в утреннем тумане. Десять крюков воткнулись в фальшборт с одной стороны и дюжина — с другой. С коротким лязгом упал «ворон», и низкорослые, юркие люди в желтых повязках посыпались нам на головы. Сигхи-охранники достойно встретили врага. Не успев толком проснуться, они уже орудовали своими поющими закаленными мечами. Меч сигха начинает петь лишь тогда, когда его владелец достигнет высокого уровня мастерства. Тогда канавки на лезвии наполняются ветром, и ветер уже не вытекает, ветер дрожит, прижавшись к поющему металлу, как робкий щенок. В то утро на палубе пел целый хор разукрашенных резьбой мечей. Сигхи перерубили половину абордажных канатов и скинули за борт полторы дюжины пиратов.