Зов - [98]
…Доярки в летнике встретили приход Ермоона веселыми возгласами:
— Сегодня опять будет с кем соревноваться!
— Ну, бабы, мужиком запахло — опять коровы брыкаться зачнут!..
Ермоон только посмеивался.
С подойником в руках — высоченный, большерукий — выглядел он забавно, а доил коров — и доярки это знали — отменно. Усядется на самодельную низкую скамеечку, поудобнее зажмет меж ног подойник — и начнет не спеша, спокойно таскать за коровьи соски, а его колени при этом упираются в брюхо корове. Со стороны глянуть — висит буренка на этих верблюжьих коленках! Медлительность же Ермоона обманчива: словно бы совсем не торопится он, а все равно впереди других, ни молодые, ни старые — с опытом и сноровкой — доярки угнаться не могут. Поначалу до горьких обид доходило: как же так — мужику уступаем?! Но у мужика — поняли наконец — сила-то какая в пальцах! И пальцы эти проворство да точность в движениях от главного своего — кузнечного — ремесла получили…
Когда закатное солнце достигло зубчатых вершин хребта, дойка подходила уже к концу — в сопровождении Халзана появился в загоне сам председатель, Мэтэп Урбанович. Халзан, ежеминутно забегая вперед, жестикулируя, что-то объяснял председателю — рассказывал, вероятно, о работе, — и тот, одобряя, кивал головой.
Мэтэп Урбанович, громко поздоровавшись с доярками, сказал, что он очень доволен их показателями, пообещал премии, если, мол, в ближайшую неделю они еще на два-три литра повысят надои от каждой коровы: трава-то на пастбищах отличная, стаду дается подкормка из концентратов, пастухи стараются… все условия, короче!..
Тут, высказавшись, председатель с изумлением увидел в дальнем углу загона кузнеца, который невозмутимо доил корову.
— Вот это кино! — развел он руками. — Да ты, Ермоон, всех колхозных коров перекалечишь! Понимаю: жене нужно помогать… Но только где? Корова — на трактор, не автомобиль, не сенокосилка: завертел, завинтил, приварил — и готово! У коровы те же чувства, настроения… Как бы… того!..
— Чего «того»? — вставая из-под коровы с подойником, полным пенящегося молока, заинтересованно спросил Ермоон.
— Вымя молочницам попортишь — вот чего! — в голосе Мэтэпа Урбановича послышались металлические нотки. — А помимо всего, дорогой, ты нам этаким манером портрет передовика портишь… Да-да! Шарлуу, жена твоя, одна из лучших доярок. Везде, всегда отмечаем ее заслуги. А выясняется — и ты сбоку! Зачем это?
— Ч-чего бы и не помочь, — встрял Халзан. — Жену жалеет…
— Я понимаю, — кивнул Мэтэп Урбанович. — Но все-таки не надо этого. Чтоб больше не было!
Ермоон, передав ведро Шарлуу, которая выдоила последнюю из группы закрепленных за нею коров и тоже подошла к мужчинам, прислушиваясь, — махнул ей рукой: ступай, отнеси молоко… Сам же глянул на председателя, слегка наклонив голову — сверху вниз, и насмешка прозвучала в его словах:
— От титек отрываете?
— Порядок должен быть, Ермоон.
— Согласен, председатель. А вы что ж думаете — мне очень хочется под коровами сидеть?
— Не сиди тогда.
— И Шарлуу не придет. И она, и некоторые другие тут… для вас это не новость… хоть завтра на пенсию могут оформляться. А жена за свою жизнь столько доила — по ночам спать не может, потому что руки у нее ломят, пальцы болят. Как же не помочь? Вы замену-то не нашли еще…
Вот тебе и неразговорчивый кузнец! Мэтэп Урбанович даже растерялся: чего уж не ожидал от молчуна — так этого… возражений! И пошел он на попятную (подумав: «Да черт с тобой, мне холодно, что ли, от этого, хоть ночуй тут!..»), сказал с натянутой улыбкой:
— Где ее, замену, сыщешь? Доярки с неба не падают… Пока не запустим комплекс с машинным доением — придется потерпеть…
— Короче, бабушка надвое сказала: то ли будет, то ли нет, — с прежней насмешливой интонацией проговорил кузнец. — Уже пробовали с этой, механической дойкой… И тут вот, на летнике, хотите повторить, аппаратуру завезли. Но не пойдет!
— Пойдет!
— Возможно… Но тогда давайте отставку моей Шарлуу. И Шабшар, и Дуулге, и почти всем здесь… Они привыкли доить вручную, они к старинке приучены, они механизмов боятся… Вот почему не пойдет! И коровы должны привыкать к аппаратам с самого начала, с раздоя…
— Пессимист ты, Ермоон…
— Кто?
— Из неверящих.
— Почему ж! Хоть кувалдой всю жизнь машу, но в технику верю. А как без нее в нынешней жизни? Никуда! Ни в космос, ни в райцентр… И машинное доение — хорошо. Только молодых надо ставить на это. Таких вот, как она, Амархан… Грамотных.
Кузнец показал в ту сторону, где алела за коровьими спинами косынка Амархан.
— Будем, Ермоон, стараться… Подсказал!
— А правда ли, что из школы весь класс остается в колхозе?
— По своему сыну знаю — остаются. Надолго ли только!
Кузнец почесал затылок, словно раздумывая, как лучше сказать, — и в словах его была убежденность:
— Как приветим — так и получим от них. Враз каждому дело в руки нужно дать, чтобы понимал: без него не обойдутся, и это, доверенное дело, не оставишь. Ответственность — вот что человека на месте держит… И, конечно, крепко учить молодых делу. Наш партийный секретарь на прошлом собрании об этом же, помню, говорил. Молодец, видит он линию!
Цикл военных рассказов известного советского писателя Андрея Платонова (1899–1951) посвящен подвигу советского народа в Великой Отечественной войне.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Советские специалисты приехали в Бирму для того, чтобы научить местных жителей работать на современной технике. Один из приезжих — Владимир — обучает двух учеников (Аунга Тина и Маунга Джо) трудиться на экскаваторе. Рассказ опубликован в журнале «Вокруг света», № 4 за 1961 год.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.