Зов - [95]

Мэтэп Урбанович, хитровато щурясь, внимательно поглядел на секретаря парткома; заключил, смеясь:

— Вот и выбирай, что лучше, когда станешь председателем колхоза!

— Мне многое даст моя сегодняшняя — партийная — работа, — уклончиво ответил Эрбэд Хунданович. — Ваш пример…

— А что мой пример! — перебил Мэтэп Урбанович. — Я уже весь во вчерашнем дне… Н-да, думаю вот ночами: не пора ли в другую упряжку? Не подыскать ли более спокойную работенку? Недаром спортсмены, все силы отдавшие спорту, стараются вовремя уйти с беговой дорожки, со льда, с ринга… В этом, брат, свой великий смысл, правильно? И я думаю вот… Но и расстаться с привычным тяжело. Иногда кажется: уйду — и сразу покатится весь колхозный воз с горы под обрыв… Страшно, понимаешь, становится! А по-человечески рассудить: почему бы и не уйти на заслуженный отдых, почему бы, скажем, не передать все дела в твои руки? Управляйся, руководи! А я стану на диване кверху пузом валяться, книжечки почитывать…

Ехали они теперь другим краем поля — тем, что близко подступал к основанию каменных гряд, отбрасывавших на зелень посевов холодноватые сиреневые тени; но и здесь всходы были, как всюду, — плотные, рослые… Эрбэд Хунданович, продолжая разговор, искренне возразил:

— Если вы, Мэтэп Урбанович, и захотите сейчас уйти на пенсию или перевестись куда-нибудь, — ни колхозники, ни райком вас не отпустят.

Председатель покосился на него и скорбно покивал головой, словно обреченно соглашаясь с тем, что самому ему от тяжелого должностного бремени не избавиться — не себе он принадлежит, не сам распоряжается своей судьбой… Какое-то время молчали они, пока Мэтэп Урбанович не заговорил снова — раздумчиво и будто бы призывая всей интонацией голоса своего, самими словами к полной доверительности, откровенности:

— Ты, пожалуй, прав: не отпустят меня сейчас. Много сложностей всяких… Год от года их больше. Заместитель мой, Мэргэн, сам знаешь, молод, неопытен. После института — в главные инженеры. С железками, с техникой возится он — людей не всегда видит как надо, проблем не чувствует. Да ведь и ты-то… из зоотехников в парторги! Хватка есть — умение не в должной мере… Не станешь спорить? Однако на тебя крепко надеялся, а выходит по-другому, Эрбэд. Заезжал, короче, я в райком — и новость услышал. Для всех нас, может, и не совсем приятную, а для тебя… наоборот!

— Что такое? — насторожился Эрбэд Хунданович.

— Решено тебя отправить на учебу в партийную школу, в Новосибирск.

— Шутите?!

— Какие могут быть шутки, дорогой мой, — Мэтэп Урбанович лицом посуровел. — На днях должны вызвать тебя в райком. На беседу. Я же тебе пока по секрету говорю. Как другу. Смотри, раньше времени ни-ко-му об этом. Меня не выдай.

— Да что они там? Почему? — сильное волнение охватило Эрбэда Хундановича; и даже конь под ним, почувствовав это, тревожно вскинул голову, прижал уши.

— Почему? Значит, доверие тебе оказывают. — Мэтэп Урбанович говорил веско, непререкаемо. — Значит, Эрбэд, возлагают на тебя надежды с перспективой на будущее. Всякого не пошлют.

— Только-только осваиваться начал…

— Выучишься — приедешь зато во всем подкованным. И прими мой дружеский совет: не спорь в райкоме! Не поймут тебя, испортишь этим все себе на дальнейшее… А там, в Новосибирске, нас не забывай!

Председатель огрел своего коня кнутом — и тот пошел крупной рысью. Эрбэду Хундановичу ничего не оставалось, как нагонять… И клубилось за всадниками серое облако, неслось, не отрываясь, за ними.

4

Ильтон, сын Баши Манхаева, возвращения из армии которого отец ждал с душевным напряжением, озабоченный тем, чтобы парень сразу же, не показываясь в Халюте, «застрял» в городе, — все же не послушался родительских наставлений, прикатил прямо в родной улус… И ехал сюда не рейсовым автобусом, а на попутной машине.

Не доезжая до Халюты, в полутора километрах или чуть дальше от нее, увидел Ильтон пахавший пары ДТ-75, и по одному ему известным приметам сразу же узнал: это его бывший трактор! Он попросил шофера остановить машину, удивил тем, что решил сойти, можно сказать, в чистом поле, вдали от домов, — и протянул трехрублевку. Водитель рукой махнул: «Ты что? Иль я сам солдатом не был!..» Но Ильтон, пока забирал из кабины чемоданчик, сумел незаметно сунуть бумажку в карман висевшего у дверцы шоферского пиджака. Помахал на прощанье рукой — и пошел прямо по пахоте к трактору, тащившему за собой огромный плуг.

Механизатор — а им был Болот — издали увидел, конечно, идущего к нему военного, выключил двигатель, спрыгнул с сиденья на землю. Узнал тут же: Ильтон Манхаев! И бросился навстречу… Так, посреди поля, на пашне, крепко обнялись они, долго — с радостным смехом и бестолковыми восклицаниями — трясли друг дружку, тузили один другого тяжелыми кулаками по плечам, спине.

— Ты?!

— Как видишь!

— А я гляжу…

— И я!

— Ух ты!..

Наконец догадались пожать друг другу руки.

— На твоем пашу, — Болот кивнул на ДТ. — Никакой капиталки не надо: как часы!

— Дай срок — проверю.

— Не забыл?

— Механик-водитель первого класса, — и Ильтон щелкнул пальцем по значку на мундире. — Не за красивую улыбку дают… верно?