Зов - [22]

Он опять захохотал.

— Я послушала вас, больше не могу… ученики ждут. До свидания.

— Не-ет, — покачал головой Яабагшан. — Погоди… Я о чем? Ты да я… да мы с тобой! Должны тогда поладить. Такая женщина… Пропадешь!

— Прошу вас…

— Со мной ладить нужно… Кто со мной — не пропадет! Осчастливлю… Не знаешь даже, как осчастливлю… Да, такая ты женщина!

Несмотря на хромоту и толстый живот, он с необыкновенной ловкостью, проворно обхватил учительницу ручищами, сдавил — и она, чуть не задохнувшись от чувства гадливости, отвращения, ударила его локтем по лицу.

— Негодяй!

Из своего угла, размахивая кочергой, с криком ринулась бабушка Наран:

— Ах ты, распутник… постыдился б! Другие мужики воюют, а этот в женских подолах шарится… На всю деревню опозорю!

У Яабагшана темная струйка крови стекала из носа на толстые губы. Он слизывал ее, пятился к двери, поглядывая на женщин злобно и затравленно.

Выскочил наружу; бабушка Наран выбросила вслед ему лисий малахай — со словами:

— Не нашего стада бычок!

Яабагшан, нашаривая шапку на снегу, поскользнулся, упал, выругался… Прыскали в кулаки ребята; в школьном коридорчике смеялись женщины — молодая и старая… Дрожала луна в небе, снег под ней был серый, словно золой присыпанный, и угасала на западе небосклона красная полоса. В Улей входила ночь.

16

В этот поздний час дедушка Балта, вооружившись старенькой берданкой, решил тихонько пройтись по Шаазгайте — посмотреть, все ли в порядке на конном дворе, в телятнике, у амбара, где под пудовым замком хранится в неприкосновенности зерно… А главное, что держал на уме старый, — это невзначай повстречать того, кто шляется ночами возле дома Сэсэг. Рогатый и косматый шудхэр… А может, и не шудхэр. Поймать если — так окажется, что всего-навсего подлый человек?

«Нет, — размышлял он, — боги не станут несправедливо обижать семью воюющего на фронте табунщика Сэрэна. Да и никто, кроме серых хищников, не виноват в гибели Пегого. А этот внезапно объявившийся черт притаптывает снег валенками, хотя ему ведь с копытами надлежит быть. Боится, что ли, ноги отморозить — в валенки обулся?»

И дедушка Балта улыбался в усы.

От скотных дворов он опять вернулся к домам. Вот и окна Сэсэг. Темно за ними — то ли спит уже, то ли притаилась. Напугана.

Дедушка Балта шмыгнул за угол, прижался к стене. «Постою-ка немного, — решил, — а вдруг не понапрасну…». Достал трубку — сосал пустую. Думы вязались, как кружево в женских руках, — одна ниточка тянула за собой другую. О сыне, который долго не пишет с войны, думал старик. Жив ли? Думал, когда же наконец кончится эта проклятая война, хоть бы подлого Гитлера разорвало на куски самой большой бомбой. Тогда бы все крепкие мужчины вернулись к родному очагу, быстренько бы поправили в хозяйстве то, что без них расшаталось, разваливается совсем. Уж они-то не потерпят Яабагшана на посту председателя. Бригадиром был — еще ладно, а председателем — нет!..

Внезапно донесся скрип снега под чьими-то быстрыми шагами, резкая тень возникла на дороге… Дедушка Балта дрожащими пальцами взвел курок, вгляделся… и обрадованно рассмеялся. Это же Ардан на своем Серко — из Улея возвращается! И хруст снега — он под лошадиными копытами…

Пошел навстречу.

— С ружьем? — удивился Ардан.

— Зверье развелось, — ответил дедушка Балта, запалив наконец-то трубку, с наслаждением затягиваясь дымом. — А когда звери — без ружья худо… Хоть дробь в патронах мелкая, однако все же дробь, а не горох…

Старик был настроен поговорить.

Он проводил Ардана на конный двор, и пока тот расседлывал коня, рассуждал:

— Хищники разные бывают. Большие — те целые страны глотают, не насытятся никак. Маленькие же за горстку зерна человека прикончить готовы… Как же, подумай, без оружия? Не будь у нас железных танков да резвых коней, Гитлер давно б сюда, в Шаазгайту, пришел! А мы его танками давим, на конях по любой дороге догоняем — вот он и застрял, мечется. Хвост отрублен — как бы голову спасти! Однако не спасет…

— Ты, дедушка, это ржавое ружье тоже против фашистов приготовил? — засмеялся Ардан.

— Проржавело, — согласился дедушка Балта. — Как хочешь чисть — уже не заблестит. А стреляет! — И добавил: — Фашист иль не фашист — на лбу особого знака нет. А через прицел ружья лучше увидишь… По гражданской войне, парень, знаю это.

— Рассказали б!

— А кто за тебя утром табун погонит? Иди-ка спать…

Дедушке Балте самому не хотелось отпускать от себя мальчика, да ведь у того на ходу глаза слипаются, а вставать рано…

И когда Ардан, пригревшись в постели, уже смотрел сны, дедушка Балта все ходил-ходил по Шаазгайте и вокруг нее, до самого рассвета, так и не обнаружив ничего подозрительного.

17

В хомутарке — тесной бревенчатой пристройке к конному двору — было тепло. Топилась плита, на ней, булькая, закипал чайник… Конюх Намсарай, присев на чурбачок, чинил упряжь. Каждый божий день приходится латать, утягивать, прошивать износившуюся сбрую. Новую сейчас не купишь; если где и делают ее — тут же прямиком отсылают на фронт, там много надо… Конечно, была бы кожа — он сам бы изготовил. На складе есть шкуры, но кто возьмется выделывать их? Тут нужны умение, сноровка и сила в руках. В прошлом году поручили двум женщинам — так они лишь испортили материал: кожа получилась твердой, как доска, а при натяжении лопалась. Разве вырежешь из нее надежные гужи, шлеи и все прочее!