Зов - [17]

Бабка Шатухан и Ардан обошли вокруг дома, ничего подозрительного, никаких особенных следов не обнаружили. Сердце у Ардана по-прежнему стучало так оглушительно, что чудилось ему: всей деревне слышно!

Когда же они с бабкой Шатухан вернулись к остальным, женщины только и ждали этого — как сигнала, что на улицу можно выйти, никто не тронет там: гурьбой, боясь отстать друг от друга, крепко держа за руки детей, побежали по домам… В минуту Ардан с матерью остались одни.

Сэсэг была бледна, все у нее из рук валилось. Не дурное ли предзнаменование этот призрак? Неужели они с Арданом действительно провинились перед тэнгэри? А может, погиб Сэрэн? Нет-нет!.. Сама мысль о возможной смерти мужа на поле боя казалась Сэсэг чудовищной, несправедливой, этого даже представить себе нельзя… Нет, ни за что! Да ведь и шаман недавно был, ничего ужасного не предсказывал — наоборот, успокаивал.

И наутро, чуть свет, Сэсэг побежала к шаману Дардаю.

Тот, выслушав, долго молчал, смотрел, закатывая глаза, в потолок, шевелил губами…

Сэсэг, расстегнув ватник, достала из-за пазухи плитку чая и лепешку, положила перед шаманом на стол…

Шаман, удовлетворенный, кажется, подношением, заметно оживился, с силой потер пальцами лоб и сказал, что сомнений нет: это бог лошадей все еще не перестал сердиться за кончину Пегого, посылал в дом табунщика злых духов… Он, шаман, будет молиться, просить тэнгэри о милости…

Сэсэг кланялась низко-низко…

12

Заседание правления колхоза затянулось допоздна. Почти всюду в домах Улея огни погасли, а Яабагшан, обволакиваясь сизым дымом из трубки, все говорил и говорил… Ох, как нравилось ему быть председателем, сидеть за массивным двухтумбовым столом, поглядывать на телефон, давать указания! Там, где можно было обойтись словом-другим, — он, выпячивая грудь, постукивая карандашом по блокноту, произносил целую речь. Новый вопрос повестки дня — новая, на полчаса — на час речь! Но если начинал высказываться кто-нибудь из членов правления, «временный» председатель недовольно обрывал, морщился, и всем было ясно: Яабагшан хочет, чтоб слушали и слушались только его, мнение остальных — в досаду ему… Поэтому люди хмуро отмалчивались, а кое-кто, утомленный, клевал носом.

Однако лишь только Яабагшан сказал, что осталось решить последнее — насчет погибшего в шаазгайтском табуне жеребца по кличке Пегий, — люди оживились, задвигали стульями, потянулись к кисетам. И лица, и даже слова, казалось, плавали теперь в густом табачном смраде. Обвинение Яабагшана, что в смерти Пегого повинен табунщик Ардан, натолкнулась на глухой протестующий ропот:

— Мальчишка ж!

— Это волки… Он что мог?!

— Доверили табун школьнику…

— А ты сам возьмись — паси!

— Ардан благодарности заслуживает…

— В отца мальчик!

— Сейчас волки такие — ничем не отпугнешь!

— Жалко Пегого, а что делать?..

Яабагшан грохнул кулаком по столу:

— Прекратить базар!

И, выждав, когда голоса смолкли, поднялся с места, оправил на животе широкий командирский ремень с поблескивающей пряжкой, одернул синюю диагоналевую гимнастерку, стал говорить, озабоченно и вкрадчиво:

— Удивляюсь, товарищи, вашей несознательности и недисциплинированности. Там война идет… — Яабагшан ткнул пальцем через плечо. — А когда война идет — с каждого спрос особый. Не мы спросим — с нас спросят. Это куда жеребец девался… где он? Волки сожрали? А не сами ли съели, а?.. И хватит разговорчиков, ясно! Если Ардан несовершеннолетний, он все равно член колхозной семьи. Стоимость жеребца обязана возместить Сэсэг. Приведет на скотный двор свою корову — это и будет возмещением убытка, нанесенного колхозу… Так что — заносим в протокол!

— Неправильно! — вскочил со стула бессменный член правления конюх Намсарай. — Ты нам в глаза войной не тычь. Не хуже тебя знаем про нее. У каждого сыновья да братья на фронте… Но что от волков погиб Пегий — тоже все знаем. Разве мальчишка тут виноват? Вину на себе, на всех нас ищи… Кто настаивал, чтоб Ардан работал табунщиком? Ты настаивал!..

— Не помню… малец сам просился.

— Легко забываешь, Яабагшан! А, между прочим, Ардан — сын фронтовика.

Яабагшан снова стукнул кулаком по столу:

— Хватит!

— Нечего стучать!..

— Вредную линию гнешь, Намсарай!

— Я справедливо…

— Как бы не спохватился после… понял?

— Не пугай — пуганые!

— Вопрос считаем решенным, — сказал Яабагшан, отвернувшись от Намсарая, показывая тем самым, что слушать его не намерен. — Члены правления за то, чтобы возмещение убытка возложить на Сэсэг…

Все молчали, понурив головы.

— Записываем…

— Позвольте, я скажу! — раздался звонкий голос от стены, с задних мест.

Яабагшан, разумеется, сразу узнал, кто это, но буркнул:

— Что за женщина? По какому праву…

— Это Дарима Бадуевна… пусть говорит!

Опять люди встрепенулись; оглядываясь на учительницу, одобрительно загудели:

— Пожалуйста, Дарима Бадуевна…

— Просим!

— Ну-ка, по-вашему, как будет?

Лишь Яабагшан, насупившись, сердито заметил:

— Какая надобность… болтовню разводить! Раз учительница — ваше дело детей учить. Иль тут сопливые детишки сидят, нуждающиеся в подсказке?! Да?

— Здесь, конечно, не дети, — вроде бы спокойно отозвалась Дарима Бадуевна, но всем заметно было — волнуется. — Однако взрослые решают судьбу ребенка, моего ученика к тому ж, — вправе ли я промолчать? И, признаюсь, удивлена, не понять мне пока, товарищ председатель, откуда в вас это… даже не знаю, как назвать… жестокость?.. Слепота?..