Зов ночной птицы - [269]

Разумеется, ответа не последовало.

— Мистер Бидвелл, сколько времени прошло между возвращением Джонстона из Англии и прибытием в город крысолова?

— Трудно сказать… около месяца. Или, может, недели три. Точно не помню.

— Меньше трех недель, — сказал Уинстон. — Я хорошо помню тот день, когда здесь появился Линч и предложил свои услуги. Мы тогда очень обрадовались, потому что крысы не давали нам житья.

— Скажите, мистер Джонстон, — повернулся к нему Мэтью, — в свою бытность актером вам не доводилось видеть Джона Ланкастера — это его настоящее имя — выполняющим свои трюки? Или вы слышали об этом магнетизере, когда ваша труппа гастролировала в Англии? А может, вы были с ним давно знакомы?

Джонстон все так же разглядывал половицы.

— Как бы то ни было, — внушительным тоном продолжил Мэтью, — вы ездили в Англию не за тем, чтобы вернуть эту женщину ее родне. Вы искали в Англии помощника для осуществления вашего плана. В общих чертах он к тому времени уже созрел. Возможно, и жертвы уже были намечены — хотя, думается, главной причиной убийства преподобного Гроува стала ваша боязнь разоблачения, а не что-либо еще. Вам был нужен человек с редкой способностью внушать людям иллюзии, выдавая их за реальность. И вы нашли такого человека, верно?

— Безумие… — прозвучал хриплый, надрывный голос Джонстона. — Чистой… воды… безумие…

— Вы убедили его поучаствовать в вашей затее, — продолжил Мэтью. — Должно быть, поманили его парочкой красивых безделушек в качестве доказательств? Не от вас ли он получил ту самую брошь? Вы добыли ее среди прочих ценностей во время ночных поисков, когда притворялись землемером? Вы тогда отвергли предложение мистера Бидвелла ночевать в особняке и поставили палатку на берегу источника, чтобы тайком исследовать его дно. Что еще вы там нашли?

— Я не… — Джонстон предпринял неловкую попытку встать. — Я не намерен долее здесь оставаться и выслушивать клевету этого безумца!

— Смотрите, как он выдерживает свою роль! — сказал Мэтью. — Я еще при первом знакомстве должен был догадаться, что вы профессиональный актер! Хотя бы по напудренному лицу. Вы ведь и на званом ужине с лицедеями напудрились только потому, что без грима актер чувствует себя неуверенно перед новой публикой.

— Я ухожу! — Джонстон наконец встал со стула. Его потное, землистого цвета лицо повернулось к двери.

— Алан, я все знаю о Джоне Ланкастере.

Джонстон уже начал ковылять к выходу, но замер на месте, услышав негромкий, властный голос Бидвелла.

— Я знаю все о его странном даре, хоть и не понимаю, как такое возможно. Однако мне известно, откуда Ланкастер позаимствовал образы той самой троицы демонов. Это были уроды из цирка, в котором он работал вместе с отцом Дэвида Смайта.

Джонстон не двигался, стоя спиной к Мэтью и глядя на дверь. Возможно, лиса с трепетом ощутила дыхание настигающих гончих, уже готовых разорвать ее на куски.

— Видишь ли, Алан, — продолжил Бидвелл, — я вскрыл письмо, которое Мэтью оставил для судьи. Я его прочел… и озадачился, с чего бы одержимому демонами юнцу тревожиться за мою жизнь. Это при всех оскорблениях и насмешках, которые он от меня претерпел. И я подумал… не стоит ли мне вместе с мистером Уинстоном съездить в Чарльз-Таун и найти труппу «Красный бык»? Оказалось, что они разбили лагерь к югу от города. Я отыскал мистера Смайта и задал ему вопросы, упомянутые в этом письме.

Джонстон по-прежнему не двигался. Даже не шелохнулся.

— Сядь, — приказал ему Бидвелл, — как бы там тебя ни звали, негодяй чертов!

Глава сорок вторая

Тут Мэтью и остальные стали свидетелями преображения.

Вместо того чтобы испуганно съежиться под этим грозным окриком или пасть под ударом железного кулака правды, Алан Джонстон медленно выпрямил спину. За секунду-другую он как будто подрос на пару дюймов. Одновременно расправились плечи, натягивая материю темно-синего сюртука, словно этот человек до сих пор скрывал не только свою истинную сущность, но и свои реальные габариты.

Когда он снова повернулся к Мэтью, это движение было неторопливым и плавным. Джонстон улыбался, хотя нанесенный удар не прошел бесследно: его лицо блестело от испарины, а глубоко запавшие глаза потускнели.

— Господа, — произнес он, — дражайшие сэры! Я должен сознаться в том… что не учился в Оксфорде. Мне стыдно за этот обман. Очень стыдно. На самом деле я получил образование в маленькой школе в Уэльсе. Будучи… сыном простого шахтера, я уже в юном возрасте понял, что на пути к успеху определенные двери всегда будут захлопываться перед моим носом, если только я не постараюсь скрыть… э-э… малопочтенные и неприглядные подробности своего происхождения. Потому я и сочинил…

— …Ложь вроде той, какую вы сочиняете прямо сейчас, — оборвал его Мэтью. — Или вы уже просто не способны говорить правду?

Рот Джонстона, готовый выдать очередную порцию вранья, медленно закрылся. Улыбка исчезла, лицо сделалось мрачным, как серый гранит.

— Видимо, этот человек так долго жил во лжи, что ложь стала для него привычной, как одежда, а без нее он почувствует себя оголенным перед всем миром, — сказал Мэтью. — Интересно, откуда вы так много знаете об Оксфорде? Может, вы действительно там побывали во время последней поездки в Англию — на всякий случай, чтобы иметь живое представление об этом месте? Всегда полезно дополнить текст пьесы несколькими живыми деталями, верно? А эта история с вашим клубом! — Мэтью покачал головой и прищелкнул языком. — Эти «Рёскины» вообще когда-нибудь существовали или вы сами придумали название? Знаете, а ведь я мог бы вас разоблачить еще тем вечером. Когда судья говорил о девизе своего клуба, он произнес его на латыни, полагая, что его оксфордский собрат не нуждается в переводе. Но вы произнесли девиз этих ваших «Рёскиных» по-английски. Вам известно хоть одно студенческое братство, у которого девиз был бы на английском вместо латыни? Скажите, этот девиз вы придумали с ходу?