Дома посреди комнаты стоял чемодан. Все фотографии и статьи исчезли со стен, Сью нервно ходила по квартире в ожидании отъезда.
– Не выношу людей, которые пакуют чемоданы, – сказала Элиза, войдя в квартиру.
– Моя сестринская подруга-сестра-дочка! – воскликнула Сью и прижала голову Элизы к плечу, пахнувшему виски и молоком.
Кровать неожиданно стала больше. Элиза легла поперек, раскинув руки и ноги, чтобы заполнить пустое пространство рядом с собой. Утром она проснулась от резких криков птиц за окном.
Она слышала, как в квартире этажом выше текла вода, как хлопали двери. На лестнице какой-то ребенок звал свою маму, он все звал и звал ее, долго и нетерпеливо, потому что она все не приходила. И Элиза захотела взять к себе этого ребенка с лестницы, лишь бы снова все стихло.
Это был первый рабочий день Элизы, и автобус вез ее по той же местности, по которой ехала Сью, – мимо песчаных карьеров и тракторов. Сью сейчас вращалась по другой орбите, и Элиза знала, что Сью больше о ней не думает, потому что она где-то в новом месте и готова забыть о ней. Элиза ехала по дороге, по четко обозначенной траектории.
Шеф Элизы, повар, был маленьким дружелюбным человеком, который почти не разговаривал. Элиза чистила овощи и время от времени смотрела в его сторону, чтобы убедиться, что она не одна. В обеденный перерыв она садилась к окну, из которого могла смотреть на самолеты, как на живые существа, населявшие небо. Она раздумывала над тем, что ведь, наверное, существуют люди, которые прокладывают в небе пути, чтобы другие люди – там, наверху, – не сталкивались друг с другом.
Элиза уже несколько дней не произносила ни слова. Она была одна в квартире. Рекламные огни светили в комнату то красным, то желтым светом. По ночам над ними с ревом проносились сверхзвуковые самолеты, после чего пару секунд было совсем тихо. Морская раковина лежала на столе – как раньше, в амбаре у бабушки; сейчас в ней хранился бабушкин голос. Говорить больше не было смысла. Элиза полностью оделась в молчание. Когда в ней собиралось слишком много тишины, она брала морскую раковину, открывала окно и трубила на все стороны света. Ее дыхание вырывалось через перламутровую раковину – продолжение ее голоса – и посылало трубный зов. Иногда люди поворачивали голову в ту сторону, откуда доносился зов морской раковины, будто слышали сигнал из другого мира, и посреди городского шума они ненадолго замирали.
