Зов морской раковины - [15]

Он остановился в северной части города и зашел в шляпный магазин рядом со стеклянным дворцом бизнес-центра. Держа под мышкой шляпную коробку, он уселся в кафе напротив. Георг смотрел на тени облаков, проплывавших над зданиями. Однажды в детстве его привел сюда отец, чтобы показать, где работает мама. В ее ателье были чужие люди, и мама представляла Георга как какую-нибудь драгоценность, все время называя его Маленьким принцем, будто всегда звала так. Руки чужих людей, как щупальца осьминога, тянулись к нему и гладили по голове. Где-то в отдалении смущенно стоял отец, и по тому, как мама повернулась к нему спиной, Георг понял, что она его стыдилась.

Когда стало смеркаться и здания офисов превратились в колонны света, Георг расплатился и вышел из кафе. Холл бизнес-центра как будто уменьшился. В центре холла был фонтан. Тогда, в детстве, Георг восхищенно замер у фонтана, вслушиваясь в плеск воды и представляя себе, что он оказался в замке. Сейчас он прошел мимо, держа под мышкой коробку, и даже не обернулся на него.

На пятнадцатом этаже он вышел из лифта, быстрым шагом прошел по коридору и без стука вошел в кабинет. Мария Розенберг сидела за стеклянным столом перед компьютером. Она вздрогнула, услышав, как хлопнула дверь. Увидев сына, она с облегчением и некоторым удивлением откинулась на спинку стула.

– Что случилось? – спросила она, рассматривая грязные сапоги Георга. Его руки были расцарапаны, как будто он упал в куст с колючками.

– Я был на пшеничном поле, мама.

Она недоуменно смотрела на него, как на чужого.

– Ты забыла свою шляпу, мама.

Он положил на стол коробку, открыл ее и протянул ей шляпу.

– Но у меня сегодня не день рождения, – сказала Мария и попыталась улыбнуться: перед ней лежала простая соломенная шляпа.

Пока она смотрела на шляпу, смутно припоминая, что когда-то давно у нее была в точности такая же, Георг подошел к Марии, рывком приподнял ее и так резко прижал к себе, что стул на колесиках покатился по кабинету.

Весь путь Элиза прошла пешком, дома она без сил повалилась на постель. Было уже далеко за полночь, когда распахнулась дверь и взбудораженный Георг решительными шагами принялся мерить чердачную комнату.

– Взорвать бы этот проклятый дом вместе с папашей. Я ухожу. Если хочешь со мной – собирайся.

Элиза спрыгнула с кровати, завернула, не мешкая, морскую раковину в свитер и уложила в бабушкин рюкзак еще кое-какую одежду.

Над городом лежала темно-синяя дымка. Перед самым восходом солнца мотоцикл с ревом съехал по Золотому холму вниз.

IV

На окраине города крестьянин обрабатывал на комбайне последнюю полоску земли и оглядывал из кабины свежевспаханное поле. За крестьянским двором и птицефермой – невысокой постройкой из серого камня – возвышались городские небоскребы. Заходящее солнце озаряло небо лентой алого света; резкий зигзагообразный силуэт высотных зданий вычертил на ней тысячи черных трещин, как будто снизу ленту изрезали ножницами. Крестьянин направился к своему двору, стараясь успеть домой еще до наступления темноты. С тех пор как соседи один за другим побросали свои дома, а он не остался без средств к существованию только благодаря птицеферме, ему было одиноко без них. Далекий шум комбайнов, лай собак, который ветер приносил к его подворью, когда-то раньше связывали его с другими крестьянами, пусть и жившими за холмами и полями.

Кроме рева реактивных самолетов, которые в последнее время все чаще, словно ниоткуда, взмывали в воздух и, подобно жалящему рою, проносились высоко в небе, можно было расслышать равномерный гул машин, проезжавших неподалеку по шоссе. Шум машин плотным кольцом охватил всю округу, образовав невидимую границу. Грохотание собственного комбайна показалось вдруг крестьянину неестественно громким, а когда солнце закатилось за город, призвав к себе, как послушное войско, алую ленту света, на крестьянина накатило щемящее чувство одиночества, и в том краю, частью которого он был прежде, им вдруг овладело ощущение полной потерянности.

В тот самый момент, когда крестьянин в гараже смывал шлангом с лопастей комбайна мокрую землю и приклеившуюся траву, за птицефермой появились двое молодых людей, – они торопливо шли рядом по полю, будто спасавшиеся от погони животные.

Рамон, татуировщик, волочил, шаркая по земле, парализованную левую ногу, которая казалась вялой и безжизненной.

– Не знаю, что бы Кинг Зор без нас делал, – сказала Сью и нервно поправила светлые волосы, – это движение она автоматически повторяла каждые пять минут, будто ее рука была запрограммирована на него.

– Наверное, умер бы с голоду, – ответил Рамон. – Кроме Георга, мы единственные, кто приносит ему еду.

Сью достала из нагрудного кармана рубашки бутылку и стала пить из нее небольшими глотками.

– Когда я с ним познакомилась, можно было по пальцам пересчитать людей, которые собирались под мостом. Но теперь вокруг него столько сброда! Он еще ни разу никого не прогнал. Поэтому их становится все больше.

Рамон кивнул.

– Представляешь, недавно несколько новеньких выгнали меня из трубы. Я уже спал, когда они, совершенно пьяные, заявились туда, разбудили меня и прогнали.