Зов Ктулху - [12]

Я не стал затягивать смирительную рубашку, как это обычно делалось во время его сна, потому что он был слишком слаб, чтобы быть опасным, даже если он еще раз придет в умственное расстройство, прежде чем покинуть этот мир. Но я поместил между его головой и моей оба конца моего космического радио, надеясь вопреки всему в первый и последний раз получить весть из мира снов за тот малый отрезок времени, который был мне отпущен. В палате вместе с нами находился только один санитар, заурядный парень, который не понимал назначения моих аппаратов и не думал вмешиваться в мои действия. Проходил час за часом, и я заметил, что его голова неуклюже свесилась на грудь, но не стал будить его. Я также, убаюканный ритмом дыхания двух людей, здорового и умирающего, вероятно, чуть позже и сам начал клевать носом.

Пробудили меня звуки сверхъестественной мощной мелодии. Аккорды, вибрато и гармонические порывы доносились со всех сторон, а моему восхищенному взору предстала ошеломляющая картина непостижимой красоты. Стены, колонны и архитравы из живого огня лучезарно сияли, окружая точку, в которой я, казалось, парил в воздухе, и тянулись вверх, к бесконечно высокому своду неописуемо великолепного грандиозного здания. С этими картинами дворцового блеска смешивались или, скорее, вытесняли их в калейдоскопическом вращении мелькающие виды широких прерий и уютных долин, высоких гор и заманчивых гротов, совпадающих в малейших деталях с ландшафтами, которые я мог представить себе, но созданных из какой-то пылающей эфирной сущности, которая по своей плотности соответствовала скорее духу, нежели материи. По мере того, как я наблюдал, мне становилось ясно, что в моем мозгу содержится ключ ко всем этим метаморфозам, поскольку каждая картина, появлявшаяся передо мной, была близка и желанна для моего изменившегося сознания. Среди этих райских сфер я не был чужаком, каждый вид и звук были мне знакомы, словно все это продолжалось бесчисленное множество эпох в вечности и ожидало меня в бесконечном потоке времени впереди. Затем ко мне приблизилась сверкающая аура моего лучезарного собрата, и наши души беседовали, молчаливо и с безупречной точностью обмениваясь мыслями. Это был час приближающегося торжества, потому что дружественное мне существо выходило из угнетающих его ограничений временного рабства, выходило навсегда и готовилось преследовать проклятого угнетателя даже в таких высочайших слоях эфира, что пламенная космическая месть, исполненная там, могла потрясти мировые сферы.

Мы плыли так вместе некоторое время, пока я не заметил, что контуры окружавших нас предметов слегка расплылись и потускнели, так, словно что-то призывало меня на Землю, куда я меньше всего хотел возвращаться. Фигура рядом со мной, по-видимому, тоже почувствовала перемену, поскольку она стала подводить свои рассуждения к завершению и сама приготовилась покинуть сцену, тускнея, как нечто значительно более важное, медленное, чем остальные предметы. После еще одного короткого обмена мыслями я понял, что светящееся существо и я должны вернуться в рабство, хотя для моего лучезарного собрата это случится в последний раз. Жалкая земная оболочка уже почти разрушена, и менее чем через час мой товарищ сможет освободиться, чтобы преследовать своего угнетателя по Млечному Пути сквозь звездные выси до самых границ бесконечности.

Резким толчком я пробудился от видения затухающей световой картины и несколько пристыженно выпрямился на стуле и растерянно уставился на умирающего, распростертого на койке. Джо Слейтер на самом деле проснулся, возможно, в последний раз. Приглядевшись к нему поближе, я заметил на его впалых щеках пятна румянца, которых раньше никогда не видел. Губы также выглядели необычно, они были плотно сжаты, словно обозначая характер, значительно более сильный, чем тот, которым обладал Слейтер. На лице его выразилось всевозрастающее напряжение, глаза были закрыты, а голова поворачивалась из стороны в сторону. Я не стал будить санитара и закрепил ослабевшую повязку, прикреплявшую мое телепатическое радио, надеясь перехватить любое обрывочное сообщение, которое проснувшийся мог бы передать мне. Вдруг он резко повернул голову в мою сторону и открыл глаза, которые привели меня в изумление. Человек, бывший Джо Слейтером, кэтскилским подонком, смотрел на меня широко открытыми сияющими глазами, голубизна которых, казалось, становилась все глубже. Ни маниакальности, ни вырождения не было и следа в этом взгляде, и я без всякого сомнения почувствовал, что смотрю в лицо, за которым кроется активный разум высшего порядка. Снова произошло соединение, при котором мой мозг осознал внешнее влияние, воздействующее на него. Я закрыл глаза, чтобы более глубоко сосредоточить свои мысли, и был вознагражден положительным знанием того, что долгожданное мысленное сообщение наконец дошло. Любая передаваемая идея мгновенно формировалась в моем мозгу, и, хотя мы не пользовались словами, мои обычные ассоциативные, концептуальные и выразительные способности реализовывались так же хорошо, как будто я принимал сообщения на нормальном английском языке.