Зов бездны - [46]

Сценарий был очень прост и состоял в том, что в зале Летучих мышей мы должны встретиться с владельцем грота Бернаром Сюффраном. В центре зала установили микрофон, от которого к выходу, где находилась записывающая аппаратура, тянулся телефонный провод.

Сеанс начался с записи «звона Гаргаса». Звонил старый гид Теофиль; он стучал длинной деревянной колотушкой по сталактитам и гулким каменным драпировкам свода. Вслед за этим в тишине пещеры записали дикие крики — голоса доисторических людей! Затем раздался шум моих шагов. Из глубины грота я приближался к микрофону; эта тяжелая торжественная поступь должна была имитировать шаг пещерного человека. У микрофона я произнес несколько слов, соответствующих обстановке и духу передачи. В заключение последовали звуки удаляющихся шагов, но в марсельской студии артисты Национального радиовещания украсили запись своими дополнениями.

В записи звучал прозрачный, как кристалл, голос волшебницы Тибираны, легенда о которой связана с гротом Гаргас; раздавался грубый голос чудовища Блеза Ферража. Блез Ферраж — «лицо» историческое: он жил в XVIII веке в этой пещере, где пожирал утаскиваемых им женщин. В конце передачи приводился отрывок о гроте Гаргас, взятый из моей книги.

Этот оригинальный репортаж прошел не без успеха, и Пьер Бовуа, войдя во вкус, вскоре заявил мне, что желает организовать еще одну подобную передачу, но на этот раз не из доступного публике грота, а, как он выразился, ему хотелось порадовать людей «первым радиорепортажем, записанным в настоящей пропасти».

Несмотря на многочисленные трудности того времени, я счел возможным уступить его желанию, и 23 июня в десять часов утра лаборатория радиовещания, смонтированная на легком грузовом автомобиле, остановилась у обочины департаментской дороги, ведущей из городка Эш в Баньер-де-Бигор. Вокруг простиралась холмистая местность Барони, и неподалеку была пещера Эспаррос, которую я совместно с женой и нашим другом Жерменом Гатте открыл и исследовал в 1938 году.

Сейчас в пещере Эспаррос находился Жермен Гатте, а вместе с ним и другой наш друг Марсель Лубан — будущий герой и жертва пропасти Пьер-Сен-Мартен.

Взвалив на себя свернутые в трубку лестницы и другое снаряжение, мы помогли техникам Клотту и Петею развернуть телефонный кабель длиной двести метров; кабель этот мы протянули до заросшего кустарником входа в пещеру. Пьер Бовуа, следуя за нами, нес телефонный аппарат, катушку провода, микрофоны и другие принадлежности. Пьер был озабочен и явно взволнован — ведь ему впервые предстояло спуститься в пропасть, а вид входного отверстия вызвал у него шок — он звучно выругался. Впрочем, как нам показалось, это окончательно освободило его o т груза опасений. Теперь он невозмутимо помогал опускать в пустоту тонкие лестницы, спокойно проверял, прочно ли они закреплены. Пьер облачился в старые отрепья, которые мы ему одолжили (в 1942 г. текстильные изделия был в дефиците, и у нас не нашлось ничего, кроме изношенных комбинезонов). Вооружившись необходимыми аксессуарами, мы приступили к первой записи на краю бездны.

Когда была записана вводная часть, в ходе которой Пьер Бовуа по очереди предоставлял нам слово (при этом он протягивал к нам микрофон), мы начали спуск.

Наступила торжественная минута; в пропасти впервые должен был появиться микрофон, и радиослушателям предстояло внимать звукам подземного мира.

Наш великолепный и обаятельный диктор старался изо всех сил. Он проделывал гимнастические пируэты на гибкой лестнице, в то время как один из нас, оставаясь наверху, держал его «на привязи», а другой спускался впереди, предупреждая обо всех препятствиях, и ставил ноги диктора на ступеньки и карнизы.

Так мы добрались до глубины двадцати пяти метров в первый зал, откуда и должны были нестись в эфир звуки, призванные передать всю соль репортажа: шум шагов, шуршание одежды и вздохи спелеолога в те минуты, когда он, напрягая силы, пробирается по узкой лазейке или ползком преодолевает тесный проход.

Перед тем как форсировать эту лазейку, мы прошли через широкий проем, напоминавший слуховое окно. По этому случаю (ну а кроме того, я стремился вызвать необходимый шумовой эффект) я стал отчаянно долбить молотком грубые сталагмиты, обращая их в порошок. В одном из таких коротких туннелей мы втроем разыграли маленькую инсценировку, дабы довести до слушателей очарование и радость подземного спорта к внушить им уважение к спелеологии. Когда перед нами открылось еще одно вертикальное отверстие, мы стали швырять туда обломки каменных глыб, чтобы вызвать впечатление подземного обвала. Потом мы все четверо спустились метров на двадцать вглубь и сделали передышку.

Очутившись в пещере, Бовуа (он, вероятно, не обладал достаточным воображением) заставил нас хором затянуть «Горцев», мелодию, так хорошо знакомую пиренейцам. Затем мы пустились в обратный путь.

Несмотря на неудобства, причиняемые тяжестью страхующей веревки, провода, микрофона, телефонного аппарата, металлической каски и других всевозможных приспособлений, наш новообращенный спелеолог вел себя очень мужественно. Заботясь прежде всего о своем репортаже, он ухитрялся говорить безостановочно. Ни один провал, ни одна пауза не прерывали потока его красноречия. Он рассказывал все, что видел и ощущал. Тот, кто знает, сколь изнурительны и как затрудняют дыхание упражнения на гибких лестницах (эти лестницы все время раскачиваются и скручиваются), поймет, почему мы восхищались профессиональной добросовестностью Пьера Бовуа. Ему удалось проделать обратный подъем, ни на миг не отрываясь от микрофона, и при этом он проявлял поразительную словоохотливость. Но запас энергии у Пьера Бовуа был не безграничным, и к концу передачи он пыхтел, как кузнечные мехи: казалось, что его настиг сильнейший кризис астмы!