Зов Арктики - [12]
И все-таки как хорошо, что меня сейчас взяли!
РАНО УТРОМ
Рано утром к пристани собирался народ со всего города.
Играли сразу два духовых оркестра.
Кругом плавали катера, украшенные флагами.
Висел большой лозунг: «Без победы не возвращайтесь!»
На «Сибирякове» тоже подняли флаг — «Выхожу в море».
Мы все стояли на палубе.
Начался митинг.
Выступали Отто Юльевич, капитан Воронин.
И наконец с капитанского мостика Воронин скомандовал:
— Отдать швартовы, малый вперед.
Оба оркестра вместе играли «Интернационал». Все провожающие на пристани кричали «ура», а мы тихо отодвигались к середине реки.
И тут на берегу я увидел наше кино.
Шнейдеров размахивал руками.
Оператор Трояновский снимал со штатива большой камерой нас и людей на берегу.
— Кино забыли! Кино на берегу! — закричал я. — Подождать же надо, нельзя без них уходить.
— Успокойтесь, Петя, — сказал профессор Визе, улыбаясь. — Они специально остались, чтобы заснять наше отплытие. Ведь с борта они бы не могли снять. Видите, катер «Гром» у пристани. Через минут сорок они нас догонят.
Мы двигались уже довольно быстро.
— Вперед, «Саша», вперед, — сказал кто-то из команды.
Сашей звали наш ледокол — «Александр Сибиряков».
К отплытию я уже знал весь ледокол, потому что куда только не таскал грузы. И морские названия частей корабля тоже запомнил.
Наш грузовой пароход ледокольного типа построили в Англии, в Глазго, в 1909 году.
Сначала им пользовалась Канада, она посылала его каждый год к Ньюфаундленду на зверобойные промыслы. Потом у Канады во время войны его купило царское правительство. Оно купило и другие ледоколы, теперь они называются «Красин» и «Ленин».
У «Красина» и у «Ленина» — мощность по десять тысяч лошадиных сил, у нас же только две тысячи.
Но Отто Юльевич говорил, что это как раз и хорошо — доказать, что не очень мощный ледокол уже теперь, когда строятся метеостанции на берегах, может пройти Северный морской путь.
Все рисовали себе в блокноты схему ледокола, и я решил тоже нарисовать — пригодится.
Теперь я ее объясню.
В трюме № 1 — хранился запас продуктов на полтора года, ведь каждый иногда думал: «А что, если…»
В трюмах № 2 и 3 — уголь самого лучшего качества. Только его все равно мало и по дороге ледокол должен обязательно подкармливаться углем. Капитан Воронин говорил, что нас будет ждать уголь на Диксоне и в Тикси.
Капитанский мостик — место, откуда капитан иногда не спускался по сорок часов. Чаще всего они стояли там вместе — Отто Юльевич и капитан Воронин.
Воронье гнездо — бочка, прикрепленная к мачте. Она есть на каждом ледоколе и даже была на парусниках. В нее капитан забирался, когда кругом были ледяные поля и трудно было найти проход между ними.
Матросский кубрик — в нем жили матросы. Их называли «палубная» команда.
Кочегарский кубрик — там жили кочегары и механики. У них была хорошая баня и душевые кабины.
Твиндек — там были лаборатории и жили несколько научных работников. Мы жили под твиндеком в трюме № 3. Верхнюю часть трюма отгородили и построили каюты. Там была и кают-компания.
Труба — из нее иногда поднимался черный дым. Труба — самое любимое место. Около нее было тепло, за ней можно было спрятаться от ветра. Там всегда собиралась компания шутников и рассказчиков.
Радиорубка — хозяйство Кренкеля. В нее без разрешения лучше было не входить.
На схеме нет скотного двора. Он помещался на палубе под брезентовой крышей. Все наше плавание сопровождалось коровьим мычанием и петушиными криками.
А Я СТОЯЛ И СМЕЯЛСЯ
А я стоял и смеялся.
Неужели это я — и плыву?
Я плыву с Отто Юльевичем вместе.
И со знаменитыми полярниками.
И мы идем вниз по Северной Двине к Белому морю.
Навстречу льдам и белым медведям.
Но льдов мы не боимся, а белого медведя я рад был бы увидеть, а еще лучше — рядом с ним бы сфотографироваться.
Скоро на катере «Гром» нас догнало кино.
— Поторапливайтесь, там, на трапе. Не задерживайтесь! Время дорого! — кричали мы им, пока они лезли по веревочной лестнице, нагруженные своей аппаратурой.
Потом, через час снова задержка.
Мы встали около баржи с аммоналом.
— Товарищ Динамит Малер, а капсюли не забыл? — спрашивали мы подрывника Малера.
— Капсюли он в каюте запрятал, — отвечал корреспондент Громов, его сосед. — Если кого первым подорвет — так меня.
Мы спешили к выходу в Белое море, а пришли на час раньше.
Из Двины в море большим судам надо выходить как бы по расписанию — только в часы прилива.
Двина нанесла ил, получились большие мели, и в отлив их не проскочишь.
— А мы проскочим, — сказал капитан Воронин и скомандовал: — Полный вперед!
Только мы не проскочили.
Мы коснулись дна, и пароход задрожал, затрясся, а меня толкнуло от борта, и если бы я не зацепился за стоящего рядом фотографа Новицкого, то пролетел бы до другого борта.
— Первая авария, — сказал корреспондент Громов, — пойти к радистам, телеграмму, что ли, отбить.
— Будем ждать прилива, Владимир Иванович? — спросил Шмидт Воронина.
— Не буду я его ждать, некогда, — ответил капитан.
Винт снова заработал.
За кормой бурлила взмутненная, грязная вода. Это мы промывали канал в илистом грунте.
«Неужели зароемся в мель? — думал я. — Вот будет позор, если после таких проводов сразу же запросим помощи!»
