Зотика - [28]

Абнон Тха отшатнулся от него, отчаянно бормоча проклятия и заговоры, защищающие от нечистой силы, но Арктела, бледная, хрупкая и неподвижная, оказалась как раз на пути чудовищного создания, и оно начало обволакивать ее своими голодными языками, пока девушка полностью не скрылась из вида.

Фариом, поддерживавший Илейт, бессильно повисшую у него на плече, точно собираясь лишиться чувств, не мог двинуться. Он забыл кровожадного Нарфая, и казалось, что они с Илейт лишь бледные тени перед лицом этого воплощения смерти и разложения. Он видел, как темнота росла и сгущалась, как взметнулось жадное пламя, поглотившее Арктелу, он видел, как оно мерцало клубящимися мрачными радугами, точно спектр темного солнца. На мгновение до него донесся негромкий шелест, похожий на потрескивание пламени. Затем быстро и устрашающе облако откатилось из комнаты. Арктела исчезла, точно растворилась в воздухе, подобно бесплотному призраку. Принесенный внезапной волной странно перемешанных жары и холода, в зале разлился резкий запах, какой мог бы исходить от выгоревшего погребального костра.

– Мордигиан! – взвизгнул Нарфай в приступе панического ужаса. – Это был бог Мордигиан! Он забрал Арктелу! Казалось, на его крик отозвалось многоголосое насмешливое эхо, нечеловеческое, как вой гиен, но тем не менее отчетливое, повторявшее имя Мордигиана. Из темного зала в комнату ворвалась орда ужасных созданий, в которых Фариом лишь по фиолетовым рясам узнал служителей бога-вурдалака. Они сняли свои маски в виде черепов, обнажив головы и лица, которые были получеловеческими, полупсиными, и совершенно дьявольскими; перчаток на них тоже не было. Их явилось не меньше дюжины. Кривые когти блестели в темноте, точно крюки из темного тусклого металла. Рычащие пасти обнажали острые зубы, длиннее, чем гвозди в крышке гроба. Точно шакалы, они плотным кольцом окружили Абнона Тха и Нарфая, оттеснив их в дальний угол. Несколько из вошедших позже со звериной жестокостью набросились на начавшего оживать Вембу Тсита, который со стонами извивался на полу посреди рассыпавшихся из жаровни углей.

Казалось, они не видели Фариома и Илейт, которые смотрели на них, словно застыв в смертельном трансе. Но последний жрец, прежде чем присоединиться к нападавшим на Вембу Тсита, повернулся к юной чете и обратился к ним хриплым и гулким, точно отраженным от сводов гробницы, лающим голосом:

– Уходите, ибо Мордигиан справедливый бог, кто призывает лишь мертвых и не трогает живых. А мы, служители Мордигиана, жестоко наказываем тех, кто нарушает его закон, похищая мертвых из храма.

Фариом, поддерживая все еще опиравшуюся на его плечо Илейт, вышел в темный зал, слыша за своей спиной зловещий шум, в котором крики трех некромантов мешались с рыком, подобным шакальему, и с хохотом, точно издаваемым стаей гиен. Шум затих, когда они вошли в освещенное голубым светом святилище и тронулись по внешнему коридору. И тишина, наполнившая храм Мордигиана за их плечами, была столь же глубокой, как безмолвие мертвых, лежащих на черном столе алтаре.

Колдовство Улуа

Отшельник Сабмон был знаменит пророческой мудростью и знанием темного искусства колдовства не меньше, чем своим благочестием. Он пережил уже два поколения в странном доме на краю северной пустыни Тасуун – дом, чей пол и стены были построены из больших костей дромадеров, и чья крыша была сплетена из маленьких костей диких собак, людей и гиен. Эти реликвии склепа, выбранные за их белизну и симметричность, были связаны надежно вместе выбеленными ремнями, соединены и подогнаны с изумительной четкостью, не оставляя никакой щели, через которую в дом могло нанести песок. А сам дом был гордостью Сабмона. Он ежедневно подметал его веником из волос мумии, пока пол не начинал сиять безупречно, как полированная слоновая кость.

Несмотря на отдаленность его жилища и затворничество, затруднения, которые сопровождали поездку к его дому, Сабмон часто консультировал людей Тасууна. Один раз его даже разыскали паломники с далеких берегов Зотика. Однако, хоть отшельник и не был нелюбезным или неприветливым, он часто игнорировал вопросы посетителей, которые, как правило, желали просто узнать будущее или получить совет относительно того, как правильно вести дела. С возрастом отшельник становился все более молчаливым, мало разговаривал с людьми. Говорили, хотя возможно это и не так, что отшельник предпочитал беседовать с шуршащими пальмами, нависшими над колодцем, или блуждающими звездами, которые скользили над крышей его жилища.

Летом, когда Сабмону исполнилось девяносто три года, к отшельнику прибыл юноша Амалзаин, его старший племянник, сын племянницы, которую Сабмон нежно любил в дни перед тем, как стать отшельником. Амалзаин все свои двадцать один год жизни провел на нагорье, в доме его родителей, по дороге на пути к Мираабу – столице Тасууна, где он собирался служить виночерпием короля Фаморгха. Этот пост, выхлопотанный для него влиятельными друзьями его отца, был очень желанным среди молодых людей той земли, и мог привести к быстрому продвижению по службе, если конечно виночерпию улыбнется удача завоевать покровительство короля. В соответствии с желанием матери, Амалзаин приехал к Сабмону и спросил совета у мудреца относительно различных проблем мирского поведения.