Зори не гаснут - [29]
Я с удивлением смотрел на Новикова — с лица его свалилась тяжелая скорлупа морщин. Словно не было их. Все лицо его и особенно глаза светились молодым, счастливым светом.
— В этом году ожидаем замечательный урожай. Небывалый за все послевоенные годы. Думаем хорошо дать колхозникам на трудодни и хлебом и деньгами. На будущий год планируем открыть столовую, прачечную, построить новые ясли. А года через три-четыре, может быть, колхозники скажут: «Да зачем нам из сил выбиваться, возиться с личным хозяйством? Все это может дать колхоз». Сколько времени освободится у людей для книг, для мыслей! А потом захотят по-новому перестроить деревню, создать культурный, городского типа поселок.
Новиков засмеялся:
— Может быть, вы думаете, что я совсем не на тему? Вы мне про навоз и мух, а я вам про перестройку. Нет, на тему. Поймите, что не все сразу делается, что наши трудности — это трудности роста. Это обязательно надо понять, чтоб руки не опустились, чтоб уныния не было.
Он поднялся из-за стола, хромая, прошелся по комнате.
— Придет время, будут у нас и ванны в квартирах, и асфальтированные улицы. Обязательно придет. Но это не значит, что сейчас надо сидеть и ждать сложа руки. Грязь есть грязь и мириться с ней нельзя. Все, что можно сделать сегодня, надо сделать. И, конечно, вам одному очень трудно. Даже, можно сказать, и не справиться. Ну, Климов — коммунист — мы поправим его, поймет. Маломальский… — Новиков не договорил, задумался. — А знаете что, Виктор Петрович? Если нам провести неделю чистоты? Только не с бухты-барахты, а продумать, подготовиться.
Я обрадовался:
— Хорошо бы.
— Постараемся привлечь к этому делу и коммунистов и комсомольцев. Разобьем село на участки. Назначим ответственных. Используем стенгазету, радио. Выберем комиссию для проверки того, что сделано.
Как много значат несколько слов, сказанных вовремя! Нет уже у меня уныния. Черт возьми, работать надо, а не вешать нос. Не один я.
За окном становится сумрачно. Маленькие елочки треплет, раскачивает ветер.
— Здравствуйте, — слышится позади нас женский голос.
В дверях стоит жена Новикова в тонком плаще, испещренном каплями дождя. Она снимает берет, отряхивает его, поправляет волосы.
— Хорошо, что ты рано, — обрадовался Новиков. — У нас гость.
Женщина быстро протягивает мне влажную от дождя руку.
— Мы уже немного знакомы.
Вспоминаю — работает библиотекаршей. Зовут ее Оксаной. Она скрывается в спальне, прикрывает дверь и через несколько минут появляется снова в домашнем, простеньком платье. Расспрашивает:
— Вы обедали? Сметану нашли?
— А как же!
— А чай? Он в термосе.
— Нет, чай мы не пили.
Оксана извиняется.
— Это неважно, — говорю я, почему-то смущаясь.
Она смотрит на меня сияющими глазами.
— У вас, мужчин, все неважно. Илья вчера сделал открытие: у тебя, говорит, Оксана, новое платье? А я его уже неделю ношу.
Прибирая на столе, спрашивает:
— Не скучаете по Волге?
— Скучаю, — признаюсь я.
— Берите черничное варенье. Наверно, не пробовали никогда? — говорит Оксана.
Пьем чай. За окном, как ленивая собака, изредка беззлобно ворчит гром. Смотрю в глаза Новикова — их будто обмыло солнце. «Любит он ее, — думаю я. — Очень любит».
— Я ведь тоже не сибиряк, — вмешивается в разговор Новиков. — Первые годы только и думал о своей Курщине. Готов был хоть пешком уйти на родину. А потом привык. У вас это тоже будет: вживаешься в жизнь людей, что-то создаешь. Да, между прочим, если не секрет… Над чем это вы сидите вечерами? Как ни иду, у вас свет в окне.
Пытливо взглянул на меня. Я несколько замешкался с ответом. Он это уловил.
— Ну, ну, ладно… Не надо…
— Да нет, — возразил я. — Секрета нет. Над книгами сижу. Только не очень-то получается… За день набегаешься… — Таиться от него не имело смысла. — Геронтологией занимаюсь.
— Это что-то медицинское?
— Буквально — наука о старости. Главная цель ее — найти пути продления жизни человека.
— Это интересно.
Досказать ему не пришлось. Зазвонил телефон. Он стал говорить с кем-то о подкормке, об удобрениях.
Возвращаюсь домой. Навстречу мне медленно двигаются Андрей и Надя. Андрей что-то говорит, жестикулируя левой рукой. Она смотрит себе под ноги. Лицо у нее расстроенное, огорченное. Слышу, как Андрей говорит:
— А чего ждать? Скажи прямо…
О чем это он? Не о свадьбе ли? И все таки мне кажется, что она не любит его. Почему-то хочется, чтоб это было так.
СОН
Люблю разговаривать с Надей. Любопытно она говорит о людях.
— Возьмите Новикова, — рассказывает она. — Вроде неслышный. Никогда голоса не повысит. Придет к трактористам, поможет, а между делом побеседует, о чем надо. Никому не приказывает, а все с ним считаются. Если попросит — разобьются, а сделают… А Оксана? Она ж спасла его. Нашла раненого на поле боя, спрятала, выходила. Помогла к партизанам перебраться. Или Климов наш. Тридцатитысячник, начальником цеха был. По призыву партии в деревню работать поехал. А Ариша! Вы думаете, она тихая? Это она только теперь такая. Старая стала. Папаня рассказывал, в годы коллективизации она во главе женского комитета стояла. Был такой у нас. Мужа ее, Павла, кулаки убили. И в нее стреляли, ранили… Егоров — тоже интересный человек. Когда-то председателем райисполкома был. У нас, правда, еще не показал себя.
