Зоопарк в моей квартире - [18]
На почте от сведущих людей Лукьян узнал, что директор Жора держит щенка в сарае и не выгуливает; изредка немного даст поразмяться во дворе и снова запирает.
К осени трёх щенков Зины взяли односельчане, двое остались у старика. Лукьян заготавливал дрова на зиму, выкапывал и просушивал картошку, и щенки крутились около него, покусывали поленья, клубни — вроде бы помогали старику.
— Смышлёные чертенята, — усмехался Лукьян. — Все в мать.
Однажды зимой Лукьян направился в поселок за продуктами и куревом, за ним увязалась Зина. После магазина Лукьян, как обычно, заглянул на почту. Среди важных городских новостей и менее важных, поселковых, сведущие люди сообщили Лукьяну, что директор Жора отравил свою собаку. Никто не знал, кто сдирал с неё шкуру, но все в один голос утверждали, что скорняк в городе сшил Жоре отличную шапку.
Директор сыроварни оказался лёгок на помине — только Лукьян с Зиной отошли от почты — он идёт им навстречу; в распахнутом тулупе, в чёрной лохматой шапке.
— Привет, дед Лукьян! — Жора весело вскинул руку и, проходя мимо, бросил: — Лодка получилась неплохая. Мои друзья из района остались довольны. Жди ещё заказик.
Он уже отошёл, как вдруг, принюхавшись, Зина оскалилась, зарычала, шерсть на её загривке встала дыбом; внезапно она кинулась на директора и цапнула за ногу.
Жора заорал и, прихрамывая, побежал к почте. Зина снова бросилась на него — тихая, послушная собачонка точно взбесилась.
— Чья это тварь?! Заберите! — отбиваясь от собаки, вопил Жора.
Лукьян подошёл, сделал вид, что отгоняет Зину, но Жора заметил ухмылку на лице старика.
— Это твоя, дед, собака, я знаю! Ты мне за всё ответишь!
— Отвечу! Чего ж не ответить? Пошли, Зина!
Старик отмахнулся и зашагал в сторону дома.
Белый и чёрный
Тот посёлок расположен у подножия гор, вершины которых теряются в дымке. К посёлку плотной массой подступают леса. До райцентра, где работает большинство посельчан, около пятидесяти километров, но дорога хорошая, усыпана щебёнкой и гравием. В ненастье над посёлком, зацепившись за горы, подолгу висят грузные облака, зато в солнечные дни меж домов тянет ветерок и остро пахнет хвоей.
Первым в посёлке появился Белый, молодой длинноногий пёс с ввалившимися боками. Он был белой масти, с жёлтой подпалиной на левом ухе, один глаз зеленовато-коричневый, другой — голубой, почти прозрачный. Эти разноцветные глаза придавали ему выражение какого-то целомудрия. Позднее, когда он прижился в поселке, все заметили его застенчивость в общении с людьми и робкое почтение в общении с местными собаками. Никто толком не знал, откуда он взялся. Одни говорили, прибежал из райцентра, другие — из соседнего посёлка, находящегося по ту сторону гор.
Первые дни Белый, словно загнанный отшельник, обитал на окраине посёлка, в кустах, только изредка вкрадчиво подходил к домам, жалобно скулил, несмело гавкал. Случалось, ему выносили объедки, но чаще прогоняли — у всех были свои собаки. С наступлением осенних холодов Белый облюбовал себе под конуру большой дощатый ящик около заброшенного склада. В этом ящике когда-то доставили в посёлок трансформатор, а потом за ненадобностью выбросили.
Рядом со складом находился дом бывшего сторожа Михалыча. За свою долгую жизнь Михалыч так и не обзавёлся семьей, не устроил быт, даже обедал в поселковой столовой. Он вёл скрытный образ жизни, брал книги в библиотеке райцентра, втайне писал и посылал в городскую газету фенологические наблюдения, но их всегда возвращали. Эти наблюдения Михалыч излагал в форме размышлений. «Возьмите любой куст, — писал он. — В нём заключается весь мир. В нём полно разных букашек, и у них своя вражда и своя дружба. У них всё, как у нас. И страсти и трагедии…»
Михалыч начал подкармливать Белого, и как-то незаметно они сдружились. Во время затяжных дождей Михалыч пускал собаку в дом и, прихлёбывая чай, подолгу беседовал с ней.
— Ну что, Белый, намыкался? Эх ты бедолага. Вот так твои собратья шастают по посёлкам, ищут себе хозяина, не знают, к кому прильнуть, кому служить, а их гоняют отовсюду. Народ-то какой пошёл — не до вас. Все норовят подзаработать побольше, забивают дома добром, точно всё в гроб возьмут. А жизнь-то, она ведь короткая штука, и оставляем-то мы после себя не вещи и деньги, пропади они пропадом, а память о себе и дела наши добрые.
Пёс сидел около ног Михалыча, смотрел ему в глаза, ловил каждое слово; то вскакивал, топтался на месте и, отчаянно виляя хвостом, улыбался, то замирал, и в его разноцветных глазах появлялись слёзы.
— Ну-ну, не плачь, — теребил собаку за загривок Михалыч. — Не дам тебя в обиду.
Освоившись у Михалыча, Белый окреп, раздался в груди, стал держаться уверенней, случалось даже, облаивал прохожих, давая понять, что на складе появилась охрана.
Белый сильно привязался к Михалычу. С утра сидел на крыльце и прислушивался, когда тот проснётся, а заслышав шаги и кашель, начинал вертеться и радостно поскуливать. Михалыч открывал дверь, гладил пса, шёл в сарай за дровами. Белый забегал вперёд, подпрыгивал и весь сиял от счастья. После завтрака Михалыч доставал рюкзак, брал ведро — собирался в лес за грибами и орехами; заметив эти сборы, Белый нетерпеливо вглядывался в лицо Михалыча, так и пытался выяснить, возьмёт его с собой или нет?
