Будто вняв ее чувствам, Глухарь успокоился. Вытирая выступившие на глазах слезы, он хмыкал, вспоминая причину веселья.
— Баба в Зоне, — давясь от смеха все повторял он. — Додуматься надо. Вряд ли во всей Зоне сыщется хоть одна. Я, конечно, не имею в виду мертвяков, оставшихся там от прежней жизни. Повести бабу в Зону… на подобное даже такой говнюк как Грек, и то не пойдет…
— Глухарь… — Ника и не заметила как у стола возникли двое сталкеров, изрядно поднабравшихся и по всей видимости разгоряченных стриптизом.
— Слышь, Глухарь, — тот, что был покрепче и потрезвее не отрывал от Ники прямого взгляда. — Твоя девушка, Глухарь?
— Не-а, — пожал плечами Глухарь. — Не моя. Ничья теперь. Бери, если хочешь.
— И возьму. — Тот, что был пониже и пьянее, сделал шаг и положил тяжелую руку Нике на плечо. — Пошли что ли. Имей совесть, девушка. Мы тут люди, между прочим.
— Убери руку, — медленно процедила она.
— Не слышу? — сталкер наклонился к ней.
По-хозяйски лежащая на плече рука давила. Но более всего пугала духота, что стянула горло удавкой.
Той самой удавкой.
Ника не стала повторять дважды. Тяжело, вложив в удар всю силу, снизу вверх, как весь год отрабатывала на оранжевом боксерском мешке, что свисал с потолка в одинокой, оставленной без присмотра квартире, Ника ударила парня в лицо. Заныли костяшки пальцев, но скорее привычно. Как в самом начале тренировки — только разгоняя по жилам адреналин, необходимый для силы удара. В ушах как оценка три с минусом прозвучал голос Красавчика: "Завалила руку, завалила".
Парень всплеснул руками и непременно опрокинулся бы на спину, если бы его не подхватил друг. Тот соображал быстрее. Он усадил пострадавшего товарища на стул и медленно выпрямился. В светлых глазах застыло удивление.
— Могла бы просто объяснить, что не в настроении. — Развел он руками. — Зачем же сразу драться?
Ника не отвечала. Она осторожно, боясь повернуться к сталкерам спиной, отступала к двери.
В зале царил привычный шум. Никто не обращал внимания на возникшую ссору. Да и сколько бывает таких разборок за вечер, и не сосчитать! Возможно, ей так и дали бы уйти. Но тут окончательно взял себя в руки пострадавший. Взревев как раненный зверь, он вскочил на ноги. Отлетел к стене стул, потревоженный резким движением. Невзирая на предупреждающий жест товарища и соответствующие слова, по силе воздействия способные остановить собаку в прыжке "брось, да ну ее!", парень выхватил из чехла, висевшего на поясе нож, блеснувший в свете коротким изогнутым лезвием.
Сталкер, так стремящийся расставить все точки над "и", сжимая в руке нож, успел сделать два шага. Ему в лицо, как та пресловутая точка уставилось черное дуло пистолета Макарова, наконец-то дождавшегося своего часа.
Ника сделала шаг назад, не забыв предварительно оглянуться: никто теперь не достанет ее сзади. Она не сводила взгляда с лица поморщившегося в жестком прищуре сталкера. Из его разбитого носа капала кровь, некоторое время держалась на кончике носа и срывалась вниз. Он шмыгнул носом, пытаясь остановить кровотечение. Добился лишь того, что кровь пошла сильнее.
Ника шагнула назад. Она видела, как непроизвольно дернулась у парня рука — видимо там, в заплечной кобуре лежал пистолет. Однако черный зрачок наставленного ему в лоб оружия, задолго до этого случая приучил его быть покладистым. Когда от смерти отделяет секунда и остается лишь подчиняться, мысли ясны, как никогда. Парень остановился, медленно отводя руку с ножом в сторону.
Ника не смотрела ему на руки — она смотрела ему в глаза. Там ясно читался страх.
— Оставь ее, Хамса, — тихо, но внятно сказал протрезвевший Глухарь. — Будешь ты ее, — он добавил ругательство, — после Красавчика…
На них никто не обращал внимания, однако последнюю фразу расслышали многие. Смех заплескался в зале, соперничая с гулом голосов.
Под этот смех, сжимая в руках рукоять пистолета, Ника пятилась к выходу. В пропасть. Ту самую, черную пропасть, что теперь, без всякого сомнения, отделяет ее от того, кто не так давно спас ей жизнь.
Где-то капала вода. Вполне возможно, что капала она и рядом. Но дотянуться взглядом до источника терзающего барабанные перепонки звука Красавчик не мог. Капля за каплей, как стук метронома, отсчитывали последние минуты его недолгой жизни.
Собственно, отчего же недолгой? Кому-то и двадцати лет хватило за глаза и за уши. А он, несмотря ни на что, тридцатник справил почти год назад. Выходит, кто-то решил, что ему достаточно. Там, на воле, все решает — на выбор — слепой случай, бог, судьба, провидение. Здесь нет ни того, ни другого. Зона — вот кто решает все. Именно "кто", потому что назвать ее "что" язык не поворачивался. И если до сих пор Зона щадила, то лишь для того, чтобы ударить больнее.
Красавчик поморщился от боли в спине. Удовольствие еще то — лежать на голой земле, подложив под голову тяжелый рюкзак. Нет, он не отказал бы себе в удовольствии полежать и на голой земле. И не только без рюкзака под головой, но и без рюкзака вообще. Да что там мелочиться: и голым, в крайнем случае! Без оружия, денег, без добычи. Но живым, мать твою!
