Зона риска - [33]

Дела «фирмы» часто приводили «фирмачей» к подъездам больших гостиниц, как вот сейчас — к новому комплексу «Интуриста». И когда Артем увидел у парадного входа этой многолюдной гостиницы Инну и Романа, он одобрительно хмыкнул.

— А Инесса ничего, смотрится, — лениво процедил Марк.

— Держится старушка, — откликнулся Ник Сыроежкин.

— Она молодец, — веско заметил Князь. — Лихо взялась за обработку профессорского сынка.

— Так у него предок профессор? — переспросил Жорж. — Не похоже. Брюки, куртка — расхожий стандарт, не Европа...

— Он из тех, кому на это наплевать, — сказал Князь. — Из школы в ПТУ пошел, чудик...

— Ну-у, — удивился Марк. — Может, он чокнутый?

— Да нет, проявил самостоятельность.

Они еще некоторое время безразлично, от нечего делать, обсуждали, как и почему профессорский сынок двинул в ПТУ, если папа мог «сделать» ему любой институт. В жизни все именно так и делается: «Ты — мне, Я — тебе», в этом они были убеждены. И в институты попадают, и за границы ездят те, у кого есть «волосатая лапа», о ком заботятся папа, мама, влиятельные друзья.

— Инка знает, кто у него папаша? — спросил Жорж.

— Пока нет, — ответил Князь. — Но здесь, как учили нас в школе, личное совпадает с общественным... Видели, как она к нему жалась? Малый ей, наверное, по вкусу... Иногда таких телков девочки любят.

— Слушай, Князь, нам нужен этот парень? — наконец начал догадываться Ник Сыроежкин.

Артем помедлил с ответом, потом сказал:

— Фирму надо расширять. Никто из нас не знает иностранные языки. Работать так трудно. Во всем мире в цене специалисты...

— Не пойдет он на это, — усомнился Марк Левин. Он всегда отличался трезвым, практичным умом, его трудно было вывести из себя, вовлечь в «дело», в которое он не верил на сто процентов. «Из Марка будет большой человек», — любил говорить Князь, и уже только за такую высокую оценку Марк готов был идти за ним в огонь и воду.

Артем продолжал:

— Еще Жарков хорошо разбирается в электронике и в радиотехнике. Он знает маги всех классов и фирм. И дома у них коллекция книг и камешков.

Они стояли у яркого подъезда огромной гостиницы, стеклянные двери-вертушки работали безостановочно: люди входили, выходили, смеялись, весело переговаривались.

В центре города позднее время почти не чувствовалось, было много света и тихих, каких-то скользящих красок, Подходили и мягко катили дальше троллейбусы, машины, до ночи не иссякал людской поток. Только очень поздно жизнь здесь ненадолго замирала, чтобы через считанные часы вспыхнуть с новой силой. И ночь здесь была звонкая, настоянная на звуках.

Сегодня у Князя был неделовой вечер. «Фирма» отдыхала. По правде сказать, деловые вечера теперь выгадали все реже — уж очень бдительными стали дружинники, иногда неожиданно вмешивались прохожие, догадавшись о торге, стыдили:

— И не совестно честь и достоинство менять на тряпки?

Компаньоны вяло отругивались.

— Значит, Инесса не знает, кто такой этот Жарков? — как бы подвел итог методичный Марк Левин.

— Она ведь нам кое-что должна, не так ли? — спросил Артем.

— Да, девочка в долгах как в шелках, — подтвердил Марк.

— Вот и пусть потрудится...

МИР ОБРЕТАЕТ РЕАЛЬНОСТЬ

Туман рассеивался чаще, и тогда все вокруг становилось светлым, предметы приобретали очертания, а мир — реальность.

Андрей теперь точно знал, что он лежит в больнице, его голова туго перебинтована, и становится больно, если пытаться ее повернуть. Он видел только белый-белый потолок, еще часть комнаты слева и справа от себя — ровно столько, сколько можно увидеть, оставаясь неподвижным.

Андрей неожиданно для себя обнаружил способность приспосабливаться к неподвижности.

Иногда над ним склонялась девушка в белой шапочке, под которую были упрятаны волосы. Она давала ему какие-то таблетки, с ложечки поила микстурами, кормила, влажными салфетками протирала губы, глаза — все, что не было закрыто бинтами.

— Меня зовут Аня, — сказала она весело, когда Андрей стал воспринимать окружающий мир.

Андрей пошевелил губами, но ответить ей так и не смог. Он прикрыл и снова открыл глаза в знак того, что слышит ее и понимает.

— Вот и отлично, — обрадовалась Аня. — И не надо стараться разговаривать, вам нельзя. Я сейчас позову Людмилу Григорьевну.

Андрей слышал, как вошла женщина, которую Аня называла почтительно Людмилой Григорьевной, и обрадовался — мир вокруг него становился понятнее.

Очень мешал неясный шум в голове, он был ровным и постоянным. Андрей пробовал пошевелить ногами и руками — это удалось, только руки-ноги казались чужими, тяжелыми. И часто путались мысли, обрывались, едва возникнув.

Поэтому он и обрадовался, когда впервые подумал четко: «Вот вошла Людмила Григорьевна».

Людмила Григорьевна тоже обрадовалась, когда увидела, что Андрей ее понимает. Она сказала удовлетворенно:

— Ну вот, наши дела пошли на поправку. Я ваш лечащий врач, и меня надо слушаться. Вы уже, очевидно, сообразили, что находитесь в больнице. Не скрою, вам было плохо, но сейчас гораздо лучше. Вы и сами это чувствуете, не так ли?

Андрей сомкнул веки.

— Прекрасно, — профессионально бодро продолжала Людмила Григорьевна. — Мы надеемся, что через несколько дней вы сможете уже немного говорить. Совсем немного... Вы смогли бы и сейчас сказать несколько слов, но на это уйдут силы, которые необходимы для другого — перебороть болезнь. Поэтому не старайтесь что-то спрашивать. Привыкните к мысли, что вы тяжелобольной и вам обязательно необходимо выздороветь. Я ясно говорю?