Зона номер три - [26]

Сергей Петрович решил, что для одной встречи для него достаточно впечатлений, тем более что за соседний столик опустилась чудная компания. Девочки, мальчики — бородатые, длиннорукие, загребущие, матерщинные. Наглядная иллюстрация к лекции Гурко. Такой гвалт устроили, будто вырвались из психушки. Набрали пива, сосисок, жареной картошки. Чавкали, хохотали, перекликались, как в лесу. Никакой возможности не осталось разговаривать. Гурко, естественно, компания заинтересовала, он разглядывал молодежь с понимающей улыбкой. Сказал другу:

— Это даже не гунны. Вырождающаяся популяция. Между ними не видовая связь, скорее гипнотическая. Очень любопытно. Свой язык, собственная информативная система. Функционируют только в кодле. Каждый отдельный росток практически не жизнеспособен. Энергетическая подпитка — комки, оптовые рынки, товарные склады. Почти нулевая способность к воспроизводству потомства. Пробуксовка цивилизации. Холостой выхлоп протоплазмы. Печально, красноречиво, симптоматично. В сущности, вот оно, новое рыночное поколение — одна из ярчайших примет апокалипсиса.

Его интерес был замечен. От компании отделился темноволосый юноша с бессмысленно струящимся взглядом. Приблизился к ним. Обратился изысканно:

— Не желаете оттянуться, господа?

— Поясни, — сказал Сергей Петрович.

— Девочки, дурнинка, топотун. Все в лучшем виде.

— Что такое «топотун»? — не понял майор.

— Когда все вместе и немного сверх того, — юноша двусмысленно ухмыльнулся. — Абсолютный кайф, господа.

— Нет, ничего не надо, спасибо, — отказался Гурко. — Да у нас и денег нету.

Юноша не поверил. Он был прав. В этом баре чашка кофе тянула на пятнадцать тысяч. Бедные сюда не ходили. Юноша понял так, что господа крутят динамо. Отошел к соплеменникам и о чем-то с ними посоветовался. Компания заржала так, что перекрыла все остальные звуки. Будто шумовой столб поднялся посреди бара. От столба откололся кудрявый белокурый юнец в униформе педика — женская рубаха, розовые штанцы в обтяжку, дутые серьги в ушах — гоголем прошелся по залу, огибая столы, заманчиво тряся задом. Развлекал, что ли?

— Пойдем отсюда, — поморщился Сергей Петрович.

Когда проходили мимо компании, один из весельчаков, гогоча, неожиданно вытянул ногу, перегораживая путь. Это был, конечно, безумный жест, хотя парень об этом и не подозревал. Сергей Петрович относился с недоверием к духарным рыночным крысенятам, и поэтому реакция на них у него была неадекватная. Действуя не то что механически, но как бы не в полном контроле, он, отстранясь, резким ударом пятки переломил озорнику щиколотку, точно прибив ее гвоздем к полу. Детина завопил новорожденным младенцем, а вся остальная бражка в панике потянулась из-за стола. Холерного вида девица, обкуренная до синевы, в азарте вспрыгнула на стул:

— Мочи их, братва! Мочи сук поганых! Десяток острых воспаленных взглядов наткнулись, как на стенку, на холодное лицо Гурко.

— Не стоит, — попросил он тихо. — Ей-Богу, не стоит, ребятки!

Ребятки поверили: ни один не пересек роковую границу.

На улице Гурко попенял другу:

— Зачем так жестоко, Серенький? Дурные, но все же дети.

Майор стыдливо отвернулся.

— Сам не пойму… Чума в воздухе. Не захочешь, надышишься…

Глава 7

Мсье Дюбуа грелся в черной баньке на полке, с натугой глотал раскаленную влажную гарь. Мустафа пыхтел внизу, чем-то недовольный. Прислуживал Коля Финик, литой мужик в белых подштанниках. Бережно охаживал веником пухлую спиняку француза, ласково приговаривая:

— Терпи, барин, токо третий пот сымаю.

Петрова эпоха, начало начал. Отсюда, по мысли Мустафы, и пошла святая Русь с ее рабьим хайлом. От сохи да от черной баньки. С той поры на ней ничего не поменялось, разве что баньку вытеснила финская сауна, да вместо рабьего мужицкого хайла высунулось совковое мурло — выкидыш матушки-революции. Но стоило сунуть под нос мурлу зеленокрылую купюру, как Русь опять превратилась в то, чем была всегда, — в мираж, в сгусток черной энергии, в Зону. В этом ее наивысшее предназначение. По ней опять бродили дикие племена, тут и там засевая истощенную почву гнилыми семенами, которые никогда не дадут всходов. Безглазые, безъязыкие существа, потомки и наследники идолопоклонников. Теперь их называли россиянами, на это прозвище они охотно откликались, не сознавая, что в самом этом слове заключена некая неопределенность, безнадежность, отражающая всю иллюзорность их пребывания на земле. Россияне, марсиане… Они были обречены, но жадно тянулись к телеэкранам, откуда им посылали туманные, лукавые обещания скорой подмоги. Будучи дебилами, россияне верили всякому посулу и, корчась от голода, счастливыми улыбками встречали бегущую по экрану рекламу рыночного изобилия. Впрочем, цивилизованный мир действительно был обеспокоен столь быстрым превращением огромного заселенного пространства в сточную канаву, ибо это грозило экологическими потрясениями всей планете. Нельзя было допустить, чтобы миллионы одичавших россиян враз околели и превратились в груды гниющего мяса. Это выходило за рамки самых радикальных западных проектов по расчистке территории.

Донат Сергеевич Большаков был один из тех широко, по-государственному мыслящих людей, кто знал выход из критического положения. Карма Господня, вернувшая Россию в ее первоначальное состояние (мировой отстойник), не застала его врасплох. Стихию распада следовало как можно скорее упорядочить, ввести в разумное русло. Тут не было ничего хитрого. Простейшее сравнение с трупом. Никто ведь не бросает мертвое тело гнить на земле. Его отвозят в морг и там производят над ним ряд манипуляций, чтобы сохранить в пристойном виде до похорон. И в землю зарывают не абы как, а на определенную глубину и в соответствующей обстановке. Отработанная веками процедура, и коли она годится для отдельного трупа, то естественно, чуть усовершенствовав, ее можно приспособить к нуждам страны — для временной консервации издыхающих человеческих популяций. Как нельзя лучше подходила сюда идея разбивки безразмерной россиянской Зоны на мелкие участки, мини-Зоны, где процессы разложения будут проходить под надзором, под контролем опытных, искусных в своем деле профессионалов. Кроме того, идея имела высокий философский смысл, ибо давала возможность не только выгодно поместить капитал, но и использовать его на благо мировому сообществу, имея в виду, естественно, культурную, прогрессивную его часть… Что-то, разумеется, придется вытравить химикалиями, но Мустафа не сомневался, что путем разумной, тщательной селекции, этакой социальной лоботомии, из некоего количества аборигенов можно выработать нормальный сырьевой материал, который, учитывая безграничность запасов, сам по себе представляет немалую ценность. Успехи в этом направлении уже сегодня заметны невооруженным глазом.