Зона - [14]

Потом говорили, что видели Харитонова где-то на поселении. Вообще, надо сказать, он оказался скользким человеком, как тут говорят, — рыбина. Отношение его ко мне было неровным. Сначала я как-то мимо ушей пропускал его предупреждение ни с кем, кроме него, не разговаривать. Это могло диктоваться и добрыми намерениями, чтоб поменьше доходило до администрации. Потом он стал предупреждать настойчивее и жестче. Я не мог понять, что именно, какие разговоры и с кем он имеет в виду. Кажется, я и без того был достаточно осторожен, да и говорить-то особо не с кем было. Тем не менее однажды пригрозил «дать пиздюлей». И в то же время звал, корил «чего не заходишь» так, что, в конце концов, стало казаться, что его недовольство идет не оттого, что я с кем-то много говорю, а что с ним мало общаюсь. И, правда, не было никакого желания. Через несколько дней, после наших утомительных и пустых бесед, а вернее длинных монологов Харитонова, в умывальнике какой-то парень как бы, между прочим, сказал: «Ты с ним поменьше, он — козел». Тогда я не обратил внимания на эту брошенную вскользь фразу. Не знал я еще того, кто мне это сказал, не знал и зачем было сказано, ведь вокруг Харитонова вились и другие люди, достаточно авторитетные и, кроме того, козья завхозовская должность еще не обязательно означает, что человек этот — козел, т. е. осведомитель, стукач, а, главное, было решительно наплевать как на Харитонова, так и на то, что он из себя представляет, мне он уже был неинтересен. Однако наше общение с Харитоновым, и эту оброненную фразу о том, что он козел, потом мне вспомнили. Это была, конечно, придирка, но она мне обошлась боком.

Жратва

Спальное помещение отряда, сплошь заставленное четырьмя рядами двухъярусных коек-шконок, можно сравнить с солдатской казармой, хотя не принято так называть. Те же коридоры между рядами коек, те же проходы к кроватям, те же тумбочки одна на одной в изголовьях. Очень напоминает батарейную казарму в школе ПВО в Уралмашевском районе Свердловска, где я лет 17 назад служил. Только, конечно, все гораздо скученнее и, кроме того, в кроватных рядах лагерного отряда есть несколько наглухо огороженных гнезд, с глаз подальше, где живут своим кланом — «семьей». В шесть часов ночной дневальный включает большой свет — подъем. Надо выбегать в локалку на зарядку. «Положняки» плевали на зарядку, выкуривает их из постели только сигнал о приближение контролеров — ментов. Зарядка — чистая формальность. Мало кто перегибается в упражнениях, большинство курит, переминается с ноги на ногу, гуляют. Потом давка у умывальников и жди команды на завтрак.

В столовую из локалки вываливает толпа, некое подобие строя. У входа в столовую обычно стоит контролер или офицер, чтоб не было лишней давки. Обычно каждый знает свое место за столом. Столовая — это длинный зал с тремя рядами длинных столов и скамей. Стол человек на десять. В один заход вмещается два отряда — человек 300–400. В дальнем конце столовой — сцена и белое полотно экрана, это еще и клуб. Но во время еды никто этого не замечает, все внимание — взять тюху побольше, да не быть обделенному кашей из котла. Тюха — кусок хлеба грамм 200, вес естественно не выдерживается, поэтому уважаемым достается потолще, а новичкам и кто попроще — что достанется. Главная охота за горбушкой. Всякое бывает: налетают, расхватывают, кто что урвет. Кому-то чего-то, хлеба ли, каши, может и не хватить. Но в основном стараются соблюдать порядок, скандалы за столом не всем по душе, три «кипиша» ежедневно — это выматывает, да и всякому хочется хотя бы поесть спокойно, какая бы ни была баланда, а все же еда, все же какое-никакое удовольствие и его не хочется отравлять. Поэтому обычно за каждым столом раздатчик и без него не трогают. Не каждый согласить взять на себя это сложное и деликатное дело разделить на десятерых, чтоб все было правильно. Ведь правильно это вовсе не значит, что всем поровну. Сначала надо дать тюху и отмерить кашу «положнякам» — естественно кому вперед, тому и больше. Нельзя при этом и себя обделить, иначе какой смысл браться за черпак? Но хоть ты и раздатчик, себе больше чем положняку не положишь, раздатчик обычно из средних мужиков, тут уже надо иметь искусство: небрежным жестом придерживается себе приличная тюха, не претендующая пока на собственность, ну, когда все свое взяли, тогда только раздатчик считает ее совей, т. е. лишь в том случае, если кто-либо из положняков не заявит на нее свое право. Впрочем, особой обиды, как правило, ни у кого не бывает, особенно в нашем отряде, в первом, откуда вся хоз. обслуга, в том числе повара, баландеры, посудомойки и сам его величество хлеборез. Эти последние подбрасывают своим миску, а то и целый бачок каши или супа, лишний чайник чаю, лишнюю булку хлеба. Иные положняки прямо подходят к раздаточному окну и берут себе с кухни льготную порцию. Конечно, все это за счет кого-то, за счет того, что недодано другому отряду, за счет того, что разбавлено другим, ведь надо иметь в виду, что с кухни кормятся и прапора, иногда офицеры, что-то утаскивается вольными столовскими работниками, что-то относится тайком в отряды особо важным авторитетам, которые предпочитают кушать столовское мясо в отряде, чем хлебать баланду вместе со всеми. Однако ж хватало всем. И часто ту же кашу, тот же суп или борщ ничем не отличишь от варева в московских столовых, а то бывает и лучше, так что нашу зону нельзя назвать голодной. В этом отношении нам повезло. Никакого сравнения с тюремной баландой в Москве ли, в Свердловске ли, за исключением, конечно, Лефортова, там кормят лучше, ближе всего к норме. Чай, правда, почти везде одинаков — едва прикрашенный кипяток. Везде его разворовывают безбожно. Бывает, дежурный офицер лично контролирует засыпку чая в котел — что ж с того: нальют при нем несколько чайников, да и оставят на кухне, а на раздачу пойдет нещадно разбавлено. Сухого чая не оставят, так жидкой заварки возьмут — столовая всегда и везде важный поставщик первейшего напитка на зоне. Сладкий чай, иногда он и правда сладкий, только на завтрак.