Зона любви - [43]

— Ты тут давай не умничай, Мефистофель! К тебе женщины, между прочим, пришли. И они жаждут любви! А он тут торгуется, как последняя скряга. Подать сюда любовь на серебряном подносе… в яблоках!

Она сделала непередаваемый жест, подзывая несуществующего халдея.

— Господи, спаси, сохрани! Господи, Боже ж ты мой… как трахаться хочется, мама дорогая!

— Потерпишь.

— Слушай, у меня такое ощущение, — сказала Варя, — что «эти дела» как-то сами собой закончились…

— А может, их и не было вовсе?

— Скажешь тоже! Дурак такой… Каждый месяц — вынь и положь.

— Ой, только не надо ничего выкладывать…

Варя кинулась на меня со своими кулачками. Я хохотал и отбивался.

— Сволочь! Ирка, он нас не хочет. Давай его в натуре изнасилуем! Строит из себя тут, понимаешь, «даму с собачкой»!

— Собачка-то здесь причем?

— А притом! Выпендриваешься много.

— Фюрер всегда прав!

— Ой, ой, ой! фюрер хренов… Прям, щас расплачусь!

— Вот что, птичка, ты тут не очень-то чирикай… за мной большие люди стоят…

Я ткнут пальцем ввысь — на свой облезлый потолок.

— Такие большие — сюда не поместятся…

— Ой, да кто ты такой? Боже ж ты мой, насмешил, ей богу…

— Запомни, дэвочк мой, — сказал я хриплым назидательным тоном, пародируя некий собирательный образ бандита, — я — художник в законе. Меня САМ короновал! Мы на государство не работаем. Как ссученный сабак Церетели. Сечешь? За меня и на том свете дружки на куски порвут. А на этот — по частям отправят. Для освидетельствования.

— Ой, не гони… базар завел кучерявый… Репин-Айвазовский.

— Дочь моя, не произноси имя творца всуе. Я есмь выпивка и закусь, сошедшая с небес: приходящий ко мне не будет алкать, и верящий в меня — не будет жаждать никогда.

— Ирк, я умру, ей богу… этот Айвазовский меня уморит в натуре!

Варя так по-детски непосредственно вступила в наш диалог-игру, что казалось ничего на свете веселее не бывает. При этом хохотала, как сумасшедшая.

Я балдел. На мой безответственный треп она реагировала, будто ничего на свете смешнее не слышала.

— Я дам вам есть плоть мою и пить кровь мою…

— Дай! О, Учитель, я жажду плоти твоей!

— Ты слаще морковки чего-нибудь ела?

— Не-а… только надкусывала. У таких крутых, как ты, художников. Хрум-хрум. Хочешь, попробуем?

— Давай, начинай…

— Не боишься? Морковку отхрумкаю — чем тогда думать будешь, картины сочинять?

— Ах, Варя, Варя — быть тебе главным референтом в министерстве Культуры, с таким-то глубоким познанием творческого процесса.

— Чей-то?

— Зришь в корень.

— Ир, кто про что, а наш — вшивый — про баню. На хрена мне твой корень!

Потом она вдруг загрустила, также неожиданно, как минуту назад хохотала. Сидит — сама не своя. Я даже заволновался.

— Ты чего?

— У меня мечта есть, — сказала она таинственно. — Смеяться не будешь?

— Кто — я? Зуб даю.

— Не, ну честно!

— Художник в законе за базар отвечает.

— Да, ладно… надоел. Базар ты в законе…

Варя долго молчала. Потом совершенно серьезно объявила:

— Я хочу, чтобы у нас с Иркой «эти дела» совпадали по дням. Тогда бы мы всегда были вместе. Вот. А так — то ее ждешь, то у меня начинается…

Смеяться я не стал. Я подумал, как жаль, что жизнь все-таки такая подлая штука, если сокровенные мечты — в этом. Ира тоже молчала. Ей было двадцать четыре. Семь лет в таком возрасте — разница огромная. Было ясно, что она для нее и мать, и старшая сестра, и лучшая подруга. То есть — всё.

Несмотря на Варины неисполнимые мечты, ночь продолжалась весело. Варя была смешливой девчонкой. И собеседницей оказалась интересной. Она въезжала в любую шутку, при этом сама была актрисой с богатым амплуа. Но, главное, при ее загнанном положении, она была абсолютно свободна. Свободна — до беспечности.

Варя сумела завести нас обоих так, что всё завертелось, как на той карусели в парке «Горького», куда она идти наотрез отказалась. Жизнь все-таки интересная дама — делает сюрпризы в самые неожиданные мгновения. Я понял: выбор я сделал правильный и ни о чем не жалел. Я подумал: «Достойней концовки и пожелать себе трудно». Поверьте, лучших подружек у меня еще не было…

Потом Варя легла в уголок и уснула как-то незаметно и сразу… Смотрим — спит, положив под голову кулачок. Ира, с трогательной заботой, укрыла ее одеялом.

С Ирой ночь мы почти не спали. Причем не только секс был тому причиной. Мне с ней было интересно общаться.

Когда Варя проснулась, сразу заныла: «Домой хочу…»

Водки был еще целый стол. Еды — тоже. Деньги оставались… Куда-то ехать — зачем? Мне даже подумалось: «Одному нажираться… тоска. А потом — что? Хоть в петлю…» Других снимать категорически не хотелось.

Варя вдруг оживилась:

— Слышь, Айвазовский, ты нам понравился.

— Вы мне тоже.

— Морковка у тебя классная… прямо с грядки?

— Из парника. Специально для тебя выращивал.

— В гости поедешь?

— Куда?

— Какая разница? По-моему, ты совсем забурел, Айвазовский. Тебя, между прочим, женщины приглашают. Ка-ра-са-ви-цы!

— А комсомолки? — спросил я.

— И спортсменки! — пробурчала Ира.

Она еще дремала и, как мне казалось, уезжать никуда не хотела.

— А где вы живете?

— Где, где? В Караганде!

Наша птичка выспалась и зачирикала с прежним вдохновением.

— Байкало-Амурская магистраль. Слыхал, наверное? Станция «Лесоповал». Ну, там по тайге еще километров восемь, если по прямой. Дорога разбита — так что, не барин, пешочком придется… Можно на плоту сплавляться, но это все сорок кэмэ выйдет.